Пришёл Кузин, посмотрел сверху вниз и скривился.
– А почему ребёнок в куртке? С ума сошли?
– Ой, точно, Наташ, давай сюда куртку.
Наташа никак не могла выбраться. Грязь была скользкая, как гололёд. Ирочка весила, наверное, килограмм сто. Все вокруг молча ждали, когда она справится. Ей хотелось крикнуть что-нибудь обидное, даже оскорбительное этим людям, уставившимся на неё, но она стеснялась. Наконец, Кузин спустился на несколько шагов и протянул какую-то грязную палку. Наташа вцепилась в неё и потянула на себя.
– Нет-нет, отпусти! – заорал Кузин. Он стал медленно съезжать вниз. – Куртку на неё повесь.
Ирочка съёжилась и тихонько заплакала. Наташа расстегнула телогрейку, прижала к себе дочь и немножко прикрыла полами.
– Ребёнок плачет, – сказала Галина Антоновна.
Кузин выбрался из ямы, достал рацию и поднёс к губам:
– Андрей, ребёнок плачет.
– Да хуй с ней, пусть плачет, – ответила рация голосом Панкрашова. – Пусть сильнее плачет. Их же сейчас расстреливать будут.
– А можно, чтобы девочка ваша сильнее плакала? – спросил Кузин, лапая грязными руками Ирочкину розовую куртку. – Может, ущипнёте её?
Наташа молча посмотрела на него и поцеловала Ирочку за ушком.
– Или скажите, что в детдом её завтра сдадите, – пошутил один из фашистов.
Остальные дружно заржали.
«Гады!» – подумала Наташа.
– Мамочка, мне страшно и холодно, пойдём домой, – сказала Ирочка.
– Сейчас пойдём, миленькая.
«Расстреляют, и пойдём».
– Внимание, – сказала Галина Антоновна. – В камеру не смотрим, стоим ровно. И не зеваем! По команде «начали» – «выстрел». Массовка всё поняла? Стрельба, и сразу падаете.
На краю ямы выстроились фашисты с винтовками. У одного в руках был ручной пулемёт. Из-за их спин плавно взмыл вверх оператор, сидящий на стреле крана. Ирочка, увидев такое чудо, перестала плакать. Тощая девушка в широких джинсах щёлкнула хлопушкой и протараторила:
– Фашисты, четырнадцать, один.
– Начали! Выстрел!
На их головы обрушился разрывающий уши грохот, огонь, дым и удушающая вонь сгоревшего пороха. Перед глазами у Наташи всё перевернулось с ног на голову. Она рухнула в грязь от ужаса и шока, забыв про сценарий, про то, где находится, даже про Ирочку. Фашисты продолжали палить в лежащие тела. Но звуки выстрелов были едва слышны. Потом издалека донёс ся голос:
– Стоп! Снято!