– Замолчи, дура! – прошипел летчик. – Замолчи, а то выброшу тебя из самолета!
– А ка-ка-какая р-р-разница?! – проскулила я. – Н-ну вы-выбросишь, а с-с-с-ледом за-за-за мной и в-в-в-вся ос-с-тальная ко-ко-компания ку-ку-кувыркнется… Я уж-уж-уж п-п-п-подожду… Я л-л-л-лучше со-со-со всеми.
– Слушай-ка, меня Мишей зовут, поняла? А тебя?
– О… О-о… О-о-о-ой… Ой…
– Оля? Ты – Оля?
– Да!
Хотя звали – да, впрочем, и до сих пор меня зовут – совсем не Олей. Совсем не Олей. Но разве тогда это имело значение…
– Слушай, Оля, все будет хорошо, ты только не ори. Лучше отвлеки чем-нибудь остальных пассажиров. Ну, будь другом, на тебя одна надежда!..
Родители меня все же хорошо воспитали, несмотря на то что пару ключевых уроков, как всегда подчеркивала мама, я, к сожалению, пропустила. Когда мне говорят, что надежда только на меня, я собираю волю в кулак. А уж когда просят быть другом! Отвлекать так отвлекать. Вопрос: как? Вон все насторожились. А дедушка в лохматой шапке уже и суры читает, глаза закатывая, просьбы о помощи посылает… известно кому – тому, кто еще выше самолета. Чем же отвлекать? Станцевать, может быть? Ну, во-первых, самолет как бешеная пчела дергается то вверх, то вниз – не шибко потанцуешь. Во-вторых, и места-то в самолете нету. А в-третьих – главный аргумент – ноги дрожат…
И тогда я запела. Последние минуты моей юной цветущей жизни плюс полная безнаказанность, а главное – ответственность, которую на меня возложил летчик Миша, безумно пьянили. Я пела громко, задорно и поперек нот:
Солнышко светит ясное,
Здравствуй, страна прекрасная!
Юные нахимовцы
тебе шлют привет…
Спела первый куплет «нахимовцев» – а больше я не знала и так удивляюсь, какими неведомыми путями попали они в мою память. Я запела дальше:
– Ой, куда же ты, Ванек,
Ой, куда ты?
Не ходил бы ты, Ванек,
Да в солдаты…
Нет, вот скажите, почему так? Ведь я столько на то время всяких песен знала, почему из меня вдруг полезли те, о которых я и не предполагала, что знаю их?
Пассажиры, конечно, отвлеклись по-настоящему, потому что потом я завыла жалостливую песню про разлуку – чужую сторону и следом лихо проорала разудалую про трех танкистов. Я вопила так упоенно, раскачиваясь, и даже, призывая примкнуть, дирижировала, что, поражаясь самой себе, совсем забыла о предстоящем крушении…