, будет не в силах
исправить неисправляемое. Друзья будут снисходительно улыбаться, пролистывая
творение Норы, когда она для них подпишет – такую улыбку можно увидеть на лицах взрослых когда они принимают из рук ребёнка трогательный рисунок, на котором в сущности одни каракули.
«Да пусть себе пишет! – подумал Симон. – Вполне безобидное хобби – всё лучше, чем жена будет шляться по магазинам и ещё неизвестно где. Так её легче всего контролировать – в пределах одного кабинета».
***
– Ну что ты так… удивлённо наблюдаешь за мной? – спросил Симон. – Нравится? – Он прицелился в воображаемую мишень, держа в руке пистолет.
– Откуда у тебя это? – Нора не сводила завороженных глаз с оружия, появившегося у них в доме.
Симон уложил пистолет в тряпицу, завернул последовательно каждый уголок, прибрал его в тайник под паркетной доской – тайнику она удивилась даже больше. На его руках были чёрные перчатки, что не сочеталось с домашним костюмом, в который он сейчас был одет.
– Нора, я объясняю тебе уже в четвёртый раз… – Он задержал на жене усталый взгляд. – Из этого пистолета я собираюсь убить одного… одного кретина, скажем так.
Она уставилась на него, как на шаровую молнию, влетевшую в окно.
– Ой, Нора, только не начинай опять! – Симон изнурённо закатил голову. – Мне иногда хочется его подержать… Но почему я должен постоянно шифроваться? Ждать, когда ты наконец уйдёшь принимать ванну… Ты всё время дома, Нора! – Она продолжала ошеломлённо смотреть, потеряв способность к движению и звукопроизношению. – Ну что стала как истукан? Иди готовь цыплёнка!
– Скажи… – прорезался у неё голос, – ты сейчас шутил?
– Насчёт цыплёнка?
– Нет. Насчёт пистолета.
– Я не шутил!
У неё задрожала губа.
– Достало меня! – выругался он, проходя мимо жены. – Ты ничего не вспомнишь, Нора! – Он наклонился к ней. – Забывай, забывай! Забы… – Симон дал ей лёгкий подзатыльник, – вай!