* * *
Говорят, сумасшедшим постоянно что-то чудится. То голоса, то чудеса, то знакомые лица. Еще минуту назад я была уверена, что сошла с ума. Вычеркнула себя из числа здоровых и бежала от своего призрака прочь.
А сейчас вдруг этот бег остановился. Призрака не существовало.
Не нужно было поднимать голову, чтобы рассмотреть лицо своего спасителя. Не нужно было спрашивать имя.
Хотела бы я списать догадку на дежавю, но даже спустя долгий год не забыла ощущений от прикосновения к Марату.
Наверное, слепые «видят» именно так – по запахам, по формам, каким-то необъяснимым зрячим людям чутьем. Достаточно легкого касания, и процесс узнавания запущен. А дальше… или беги прочь, или оставайся. Как в двоичной системе счисления: ноль и один. Никаких альтернатив.
Трусливое сердце сразу же потребовало бежать. Разум закричал: «Спасайся!» Но когда у меня с Маратом срабатывали собственные приказы?
Все, на что хватило сил, оттолкнуть его. Крепко, словно броней, обхватить себя руками. А дальше он уже сам не отпустил.
– Все так же не бережешься, маленькая?
Одна его рука сжала мое плечо, а вторая за подбородок подняла голову. Настойчиво, будто имел право.
– Не твое дело! – Я резко отвернулась.
К встрече с Робертом я была готова, а к этой нет. Внутри, как в первый день разлуки, все рвалось в клочья. Выгорало до пепла, хотя казалось, что давно нечему было гореть.
– Упрямая, как и раньше. – Он провел кончиком пальца по моей правой скуле. Словно шрам оставил. Коснулся носа. И резко отпустил. – А еще красивая.
Последняя фраза была как удар ножом в сердце. Всю мою нерешительность смыло за миг. За этой очищающей волной поднялась другая. Из обиды, горечи, злости, всего того, что накопилось за десятки бессонных ночей и месяцев вдали от него.
Уже не боясь ничего, я подняла голову. Остановила взгляд на когда-то самом любимом лице… и вместо того чтобы выплеснуть скопившуюся горечь на этого мерзавца, позволила колючим, ледяным струям скатиться по собственному телу.
Нельзя почувствовать боль другого. Ее можно только представить.
Нельзя ощутить перемены в другом. Их можно лишь увидеть.
В морщинках между бровей, ставших за год глубокими, как у старика. В седине на висках, которой раньше не было, а сейчас она густым серебром горела среди черных вихров. В опущенных уголках губ.