Жегор смотрел по вечерам на суровый тёмный лик, что написал для киевской братии греческий монах. И пытался найти в нём ответы на все эти вопросы. А главное – было во всём том неведомое его уму высшее предписание или не было? Сам он хозяин своей судьбы или каждый шаг его – стежок в сложном узоре, который ткут высшие силы, и который уже есть во всей своей завершенности, и только для него, маленького человечка, узор этот неведом.
Потому ли, что человечек идёт по тропинке времени, а высшие те силы парят над всеми тропками и путями, там, где времени нет, и где всё, что должно быть – уже есть?
Тёмный лик со стены молчит. Копоть покрывает брёвна кельи, трещит лучина и гаснет. И приходит новое утро, новые заботы.
Так шесть зим тому назад выбрался Жегор на берег и уснул в корнях могучей сосны. Стылым осенним утром он проснулся от холода. Его разбудил собственный кашель. Живот крутило, тело не слушалось, и только дрожало. Кое-как он доковылял до окольного городища. Он слышал, что отсюда начинается сам Киев. Не так давно рассматривал славный град с палубы корабля.
Но разве это был тот же самый град? Всё теперь было черно. Терема и хаты стали осколками костей. Жилами дыма связались с ними тучи. Мелкий дождь не унимал пожара, и пока огонь не выел всё тело из деревянных стен и кровель, не погас.
По колено в золе брёл Жегор. Видел он и окоченевших детей, похожих на пригоревшие в печи шаньги. Видел тела, по которым и не сказать – мужик это или баба. Так огонь украл их образ. Могучий бог-огонь, весёлый, как младенец. И, как младенец, беспощадный.
Сгорел Киев, остался только детинец с опалённым частоколом. Ров с водой ограждал его, и те, кто спрятался за ним, сбивали огонь, как могли. Угры не стали нарываться на колья, за которыми сидела дружина и весь киевский люд, готовый драться до смерти.
Альмош не ставил целью равнять города с землёй и посыпать эту землю солью. Всё, что нужно было мадьярскому вождю – провести свой народ дальше на запад, на поиски новых земель под землянки и пашни. И не вина Киева в том, что встал он на пути переселенцев. Однако богатство города, его кладовые и житницы оказались слишком заманчивы. Многотысячное племя хочет есть. Так дикий зверь после голодной зимы не пройдёт мимо плетня, из-за которого тянет тёплым овечьим мясом. И угры, как тот зверь, сломали плетень, взяли снедь, и вот уже собирались идти дальше своею дорогой.