На Жегора они смотрели с презрением, ему завидовали, что он мог лазить за мёдом. Это было самое важное в деле бортника. Не достанешь из высокого дупла, то бишь, древесного борта, сот – не из чего делать товар.
И вот трое стояли внизу, а Жегор в перевязи и дымном облаке, карабкался по липовому стволу. Там, в расщепе ветвей, было гнездо. Жужжание всё злее, окрики снизу всё настойчивее, а слёзы от дыма мешают видеть. Вот пчёлы начинают жалить, руки словно опускаются в горящие угли. Обмотка не спасает – насекомые находят лазы в тканях. Наконец, янтарный кусок хлюпается в заплечный короб. Жегор спускается вниз, он уже ничего не видит – брови и щёки опухли, как после драки. Дышать тяжело, руки горят от жал и мозолей.
– Ты что разленился, немовля? – кричит старший работник. – Кусок на гривну. Мало. Ещё полезешь.
– Всё верно, – кивал второй, хрустя яблоком, – день год кормит. А мы день теряем. Скоро холода придут. Вересень на исходе.
Натирают его брагой с крапивным соком, чтобы ушёл отёк, и вновь лезть на липу. А пчёлы теперь ещё бойчее.
Было, что приходили на пчельник чужаки из сёл. Тогда Межуевы люди доставали батоги с кистенями и отгоняли гостей. Было, что те возвращались с подмогой, и видел Жегор с высоты дерева, как случалась драка. Однажды угодили чужаку кистенём в самое темя, и зарыли труп прямо здесь, в корнях липовой рощи, откуда брали мёд.