По крайней мере, в каком-то пространстве вариантов существования нашей Вселенной эти четыреста стихотворений существуют.
Похоже, стихотворение, написанное в книге Хьюго, заскучало в одиночестве, и сегодня родилось вот такое стихотворение:
Все больше золото ржавеет
На липах, кленах и дубах.
Ночами молча цепенеет,
Покорно обращаясь в прах.
Поутру радостно лопочет,
Совсем не зная о судьбе,
Что Вечность для него пророчит.
Вот-вот ноябрь. Быть беде,
Когда последний лист бесплотный
Сорвет суровая рука.
День будет ветреный, холодный,
И небо в ватных облаках.
И лист спокойно улыбнется,
Под ветер распустив крыла.
И сердца на разрыв коснется
Его прощальная стрела.
Честно скажу: не знаю, как отнесся бы Ричард Хьюго к сему поэтическому опыту, будь он жив.
Но, согласно ему же: Никогда не беспокойтесь за читателя и за то, что он там себе поймет. Когда пишете, оглянитесь – у вас за плечом нет никакого читателя. Есть только вы и страница перед вами.
Уже на девятнадцатой странице можно сделать вывод, что Ричард Хьюго очень хорошо относится к писателям вообще и к поэтам в частности. Полагаю, причина проста и понятна: Ричард Хьюго сам является поэтом и писателем.
Дальше, не странице 33, – то, что обязательно обрадует поэта: Итак, вам потребны слова, которые сможете присвоить, и способы складывать из них фразы и строки – ваши по праву одержимого музыкального действа. Чуть дальше, на той же странице: Если вы искренни в чувствах, пусковой город вас выберет.
И ведь выбрал же! По той простой причине, что поэт всегда прав. Даже тогда, когда он понятия об этом не имеет, а просто дирижирует словами, которые присвоил себе.
Так случилось в понедельник, хрустальным октябрьским днем, когда я ехала на примерку платьев для образа моей Офелии, в который мне предстояло воплотиться на киносъемочной площадке в среду. Я ехала, и меня больше всего заботило, как бы мне отмерить поскорее и вернуться домой, к станку, то есть к клавиатуре моего старенького компьютера, и взяться за перевод, сроки сдачи которого давно вышли.
Но, как только я оказалось под входной аркой Артплея, зайдя со стороны Нижней Сыромятнической, тут пусковой город меня и выбрал. Еще не подозревая о случившемся, я бодренько шла вперед в поисках нужного здания. Пространство места делало свое дело: изменяло мое сознание, ощущение времени, целеполагание и массу еще всего другого, не обращая на мои нужды и потребности – то, зачем я пришла, – никакого внимания.