Надо бы посетить выставку, я читала о ней, а потом совершенно забыла, что собиралась посетить. Похоже, и выставка нашла меня сама, как и все это, вне всякого сомнения, удивительное пространство.
Когда я эти строки записала в дневник, выяснилось, что повествование намерено стремительно развиваться дальше, в направлениях, о которых мне ничего не собирается сообщить, – развиваться самостоятельно.
Моя задача проста и незатейлива: находить время и просто записывать.
Что я и делаю послушно в детски-наивной надежде, что получится хорошая и, что самое значимое, – правильная книга.
У этой книги есть еще одна отличительная особенность: она пишется гораздо быстрее любой из моих предыдущих книг, несмотря на такое препятствующее и травмирующее обстоятельство: я не являюсь правильным писателем.
И только время даст ответ на вопрос, чрезвычайно меня беспокоящий: может ли выйти из-под пера неправильного писателя правильная книга?
Почему я неправильный писатель?
Ответ очевиден и дан выше: правильный писатель устремляется к своему станку по первому зову книги, когда бы и где бы его этот зов ни застал: в любое время суток и в разгар жизнедеятельности любого толка и направления.
У правильного писателя нет такой активности, которую он не может прервать по первому зову своей книги.
У правильного писателя нет в жизни важнее дела, чем написание книги, он предан своей книге, как Хатико и Белый Бим преданы своим хозяевам: всецело, безраздельно, без размышлений и сомнений.
У правильного писателя каждый день, если книга призывает его каждый день, находится время для своей книги.
Все эти пункты не про меня.
Я пишу отрывками, когда выпадают свободные куски, кусочки и осколки времени, свободные от процесса зарабатывания денег и выполнения семейных обязанностей.
Обычная история, я это вполне понимаю.
Я не совсем понимаю, как мои книги терпят такое неправильное отношение к себе с моей стороны и продолжают проситься стать написанными.
Что-то есть в природе книг, что неподвластно моему слабому разумению. Подозреваю, что это что-то одной природы с преданностью Хатико и Белого Бима.
Еще подозреваю, что книги знают больше, чем я на настоящий момент, и они прощают мне некорректное относительно себя поведение, потому что осведомлены о моей безграничной любви к ним, знают, что будут написаны, по крайней мере, те книги, которые призваны быть написанными мною.