Представьте: здоровый парень изгибается под потолком туалета, взобравшись на подоконник, по тихоньку курит в сложенную горстью ладонь.
Аккуратно пуская дым в открытую форточку.
Естественно под покровом ночи.
Всё – гештальт закрыт.
Ещё в школе, понял: что лучше стать выдающимся отщепенцем, чем просто никем, или обычным взрослым трудящимся.
В то время, рос в необеспеченной семье.
Отец укрылся в Польше, отчим ушел из семьи, вскоре после рождения брата, потом не платил алименты. Мать работала на двух работах, чтобы как-то содержать: себя, бабушку, меня, маленького брата. Хотя бабушка получала пенсию, да подрабатывала на базаре; летом продажей урожая с садового участка, а зимой мотками пряжи.
Не было цветного телевизора, не было магнитофона, у меня не было ничего, кроме дранных сандалий. Хотя другие сверстники, красовались в дорогих кроссовках «адидас», или «пума».
Однажды бабушка, не знаю как, наверно по ветеранской квоте, приобрела в универмаге кроссовки.
Они выглядели очень красивыми: оранжевые полоски по бокам, белая натуральная кожа, широкие шнурки, рифлёная подошва.
Какоё-то производство латвийской фирмы, там название читалось по-иностранному. Только вот с размером случилась оплошность. Примерил их, говорю:
– Большие??!!
– Ничего, ничего, на вырост. Подрастёшь, будет впору, – успокаивала бабушка, гладя меня по голове. Я плакал, уткнувшись в родное плечо.
– Поплачь, ничего, вырастешь…
Эти кроссовки оказались 43 размера.
Мерил, ходил в них, правда, по квартире.
Мои ступни утопали в них, не помогали даже крепко завязанные шнурки.
Выглядел в них словно волк из мультфильма «ну погоди».
Только волк мог куда-то шлепать, а я нет.
Через несколько лет бабушка их продала на рынке.
Какому-то верзиле, из деревни, у которого тот же размер:
Конечно, не вырос до 43-го размера, только до 41-го, и то с половиной.
Почему плакал? От обиды, от огорчения, ведь хотел стать человеком, который ходит в нормальной обуви.
А маленький братик донашивал одежду, которая становилась мне мала; курточки, пальтишки, рубашонки, штанишки, – мама их не выбрасывала, а перестирывала, затем аккуратно складывала на хранение в шифоньере.
Еще он игрался в поломанные игрушки, оставшиеся после моих забав.
Мне стукнуло 12 лет, не мог толком ходить, – нет обуви.
Зима, весна, не мог гулять. Так, только до школы, где учился в пятом классе, потом обратно домой.