Он встал с кресла и снова прошелся по комнате от стены до стены, как будто отмеряя ее и убеждаясь, насколько она просторна. Потом остановился возле окна.
– Как быстро время летит. Казалось, не так давно мы начали с тобой наше дело. А уже двадцать лет прошло, – заметил он с легкой грустью.
– «Мои года – мое богатство», – пропел Борис Иванович.
– Слабое, однако, утешение. Так не хочется стареть. Старость – это когда тебе уже ничего не хочется. А у меня пока, слава богу, много еще разных желаний.
– О Лилит что ли думаешь? – с ехидцей спросил собеседник и усмешка мелькнула в его серых чуть сощуренных глазах.
Лицо Владимира Викторовича сморщилось: Он сокрушенно покачал головой – совсем недавно у него была огромная радость в жизни, а теперь ее не стало.
– Лучше не вспоминай.
Покушав яблоко, Борис Иванович положил нож на тарелку, поднялся с кресла и тоже подошел к окну. Долго глядел в сад. Потом сказал, правда, без особых эмоций, просто констатировал:
– Хорошо у тебя. Тихо, спокойно. Такое здесь густое довольство жизнью ощущается, что хоть ножом его режь. От запаха сирени голова кружится. Почему-то когда зацветает сирень, всегда хочется делать глупости. Но расслабляться нельзя.
В очень редкие минуты лирического настроения глаза у Бориса Ивановича начинали жмуриться, как у кота, делались паточно-сладкими и немного сонными.
– Ну и оставайся. Живи сколько хочешь. Места хватит.
– Спасибо. Никак нельзя. Дела не могут ждать. Вот ты говоришь, двадцать лет прошло, и как много мы успели сделать. А могли бы еще больше.
– Да-да, ты прав, – подтвердил Владимир Викторович. – Я вот что сейчас подумал – за сто лет у нашей страны не было и пятидесяти годков спокойной жизни. То революции ее сотрясали, то губительные войны, наконец, развал огромного государства. Боюсь, как бы сейчас опять чего не случилось. А ведь дай нам хотя бы пятьдесят лет мира и спокойствия – как далеко мы бы ушли. Только вот не дадут. Да.
Кто и почему не даст, он не стал разъяснять. Борис Иванович пожал плечами:
– Э-э-эка, куда тебя потянуло. Причем здесь страна? У нее свои задачи, у нас свои. Впрочем, как поется в песне, «всё пройдет – и печаль, и радость». Наладится и, как говорится, устаканится. Любая материя в конце концов стремится к покою и равновесию. Если, конечно, ее не тревожат посторонние силы.