Конечно, его раздражают гаджеты: «Загорелое девичье тело, вылепленное сотнями тысяч приседаний, с миллионами подписчиков в социальных сетях – это маска торгаша. Большинство «вещей» стилизуются и подгоняются под формат экрана. Денежная купюра и экран состоят в родстве. Экран – витрина денежной купюры. Экран – витрина торгаша… Если человек каждую секунду лезет за телефоном проверить, что там нового, то он либо еще не вышел из детства, либо являет собой продажную девку – именно так, и пусть с моей стороны мещанство высказываться подобным образом».
Но при этом Официант сам не прочь полазить в Сети, посмотреть видео и новости. И, как Стивенс, он придумывает себе оправдания: ну надо же было сообщения посмотреть от друга. Вообще лояльность Стивенса сродни лояльности Официанта к постоянным клиентам: пусть они и ведут себя, в общем-то, по-свински, все равно – клиент есть клиент, непреложное правило. Главное – держать марку ресторана.
Преданность Официанта канонам своей профессии, пусть и устаревшим, похожа на его ностальгию по старым временем и вещам, что хорошо видно в его описании своей старой официантской тужурки: «Уж прочность вещей точно давно отброшена за ненужностью. Хотя есть вещи, выдерживающие испытание временем… Электроника – это неиссякаемый источник досады.»
И, конечно, одна из самых любимых моих частей книги, как старого кофемана – это ода Официанта кофе: «Кофе и автомобили каким-то неисповедимым образом заняли примерно одинаковое место в «свободной жизни Запада» пронизывают ее метафизику в равной степени… Отказ от любой из этих вещей был бы равноценен ампутации конечности у тела социума … Кто-то сказал, что пить бескофеиновый кофе – это все равно что целоваться со своей сестрой.» Не буду больше спойлерить, поверьте, эта глава стоит того, чтобы ее перечитать.
Я полностью солидарен с Официантом в том, что для Европы являет культура этих самых старых кафе: «Кто-то сказал, что столик кафе на всем протяжении развития европейской культуры служил важнейшим центром так называемых bohemianist research1, именно тем местом, где велиcь независимые, автономные поиски ответов на вопрос, где и как жить «настоящей жизнью», или как «прожить жизнь по-настоящему». За столиком расцветали и увядали «research friendships»2.» И очень не хочется, чтобы она уходила из Осло, Брюсселя, Парижа, Рима и других городов под ударами глобалистских торгашей.