– Как он думал, – медленно проговорил мужчина и вновь продолжил, – мое восстановление – это не регенерация тканей, это стремление моего тела к постоянству, я просто не могу меняться, пока я жив, за исключением взросления до пика физической формы, как и у прочих магов и ведьм. С учетом всего выше сказанного, у меня не получается творить магию изменений, – закончил наконец Дэрэк.
– Знаешь дорогой мой, а ты редкостный зануда, – ласково улыбнулась Госпожа Гертруда, – ну разве нельзя было просто сказать: «У меня не получится»?
– Но такой ответ не дает полного понимания первопричин и…
– Хорошо, хорошо, мой милый господин Дэрэк, просто постарайся изъяснятся покороче, особенно при разговоре с дамой. Иначе любая девица с тобой с тоски помрет, – засмеялась Гертруда.
– Наступление летальных последствий от тоски маловероятно, не зависимо от половой принадлежности, – спокойно ответил молодой мужчина.
– Добрые боги! Просто остановись и посиди тут, а я пойду приведу к тебе Арчибальда.
А про себя она подумала, когда уже спешила по утренним улицам:
«Да, таких вещей как иносказательность или фигура речи ты по-прежнему не понимаешь, но речь твоя стала более человеческой, хоть и по-прежнему безэмоциональной. «И снова мне нечем удовлетворить ваше любопытство», паренек, которого я знала пять лет назад никогда не говорил так, по-человечески, только: да Госпожа, нет Госпожа.
А как ты выругался во время пришествия ковром, – Гертруда мысленно улыбнулась при помнив конфуз. – Дэрэк пять лет назад, просто пришёл бы к моей двери в чем мать родила и даже не понял бы, что тут не так.
Он изменился, став некромантом, как будто механизм в его голове наконец-то получил недостающие детали и теперь стремительно учится работать нормально.
Хотя еще и подзаедает, – вновь улыбнулась ведьма, вспомнив, нудное объяснение Дэрэка. – Нужно будет не забыть сказать об этих наблюдениях Арчи».
И Госпожа Гертруда ускорила свой шаг.
Глава 8
Конец
Дэрэк тихо лежал на вишневом диванчике Тетушки Гертруда и спокойно смотрел на пламя в камине.
Мраморное тело некроманта ныло от боли и усталости, а душа и разум требовали покоя. В первые за пять лет он вновь мог размышлять, но все, что ему хотелось сейчас – это ни о чём не думать.
Физическая боль, душевные муки и даже простая человеческая усталость были неотъемлемой частью его жизни, хотя об этом редко кто задумывался, видя его безэмоционального поведения поведение.