.
День за днём чувство это притуплялось, сменяясь какой-то острой, щемящей тоской, природу которой Мустафа не понимал.
Поделился с Трофимом.
Рязанец с грустью признался, что чувствует то же самое. И даже пошутил, что ему не хватает колодок.
Горькая шутка!
Ощущение свободы вливалось в него понемножку, приходило крохотными шажками; его нельзя было торопить, дабы не загубить совсем, оставалось выжидать и надеяться.
Первое время неволи он беспрестанно думал о жене. Молодому, крепкому организму не хватало женской заботы и ласки.
Потом стал думать о жене и детях.
Потом только о детях.
Ему рвали сердце плач и вскрики половецких детей, он сразу вспоминал своих и горько сожалел, что чего-то им недосказал, не предупредил, был излишне строг и привередлив…
Но вскоре и эти думы отошли, потому что всё острее понимал: спасения нет, неволя – это навсегда, из неё не вырваться.
А каждодневный тяжкий труд, издевательства и побои иссушают любые чувства, убивают человека в человеке, делая его бездушной тягловой скотиной.
Однако город свой в беспокойных снах видывал часто.
А Исмаилдан, возведённый благословенным повелителем древних булгар Алмушем Джафаром, – чаще других.
Биляр представал в его памяти на склоне дня, всегда почему-то перед закатом. Мустафа, усталый, но радостный, идёт от своего горна домой.
Открывает ворота, а ему навстречу бегут два сына – Рахим и Керим; младшенький Селим семенит чуть поодаль, он только начал ходить, хнычет, потому что не желает отставать от старших, хнычет и протягивает руки к отцу.
Мустафа вздрогнул и очнулся, понимая, что плачет.
«Вспомнил, – думал лихорадочно, – вспомнил имена своих детей, хвала Аллаху! Вспомнил? Или никогда не забывал?»
Он с новым для себя радостным чувством думал о том, что теперь многое успеет дать своим детям: предупредить, досказать, не быть излишне строгим.
Всего один раз купеческий караван остановила мордовская застава инязора (князя) Пургаса.
Десяток крепких, суровых воинов в белых полотняных одеждах, поверх которых русские кольчуги, простоволосые, с устрашающими дубинами в руках и большими луками за плечами.
Старший подошёл к Ахмету, коротко проговорил что-то, после чего Ахмет хлопнул в ладоши. Видимо, такое уже бывало.
Прибежал служка.
Получив распоряжение, умчался, вернулся уже с помощниками, которые несли огромный мешок с едой и средних размеров дубовый бочонок.