Так их жизнь и протекала без большой любви извне. Прошло много лет, они добрались до подросткового возраста. Что оставалось делать, кроме как изо всех сил держаться друг за дружку? Небольшая разница в возрасте помогала играть в одни и те же игры, бегать в одни и те же уголки дома, затевать общие секреты, узнавать то, что в одиночку не узнать. Трюк у них выработался проверенный и надежный. Выработал его, разумеется, Мартин. Его всегда притягивало все запретное и потайное. А уж что может быть запретней, чем кабинет заведующей приютом? Трюк состоял в том, что как только прознавали, что у мисс Ляпунсис побывали какие-то гости, они бежали туда с придыханием. И если в длинном коридоре никого не наблюдалось, то подходили к обитой бархатом двери кабинета и приступали: сестра пряталась за небольшой выступ, угол около дверных петель, а брат громко топал рядом и, точно поскользнувшись, падал с грохотом, цепляя одну из многочисленных цветочных ваз, что стояли вдоль всего коридора на небольшом порожке у стены. Ваза с цветком, естественно, разлеталась, звеня глиняными осколками, и на этот набатный призыв из кабинета выскакивала мисс Ляпунсис с одной из своих многочисленных тирад. Это было еще ничего. Можно вытерпеть. Хуже приходилось, если она выскакивала с длинной деревянной линейкой – тут уж прячь пальцы в рукава рубашки и закрывай ими уши и прочие выступающие части тела! Прилететь могло куда угодно и немилосердно! Впрочем, с каждым годом и набором опыта Мартин приловчился все более и более успешно уклоняться и парировать удары линейки да хоть бы пуговицами на рукаве рубашки у нижнего выреза. А уж выворачиваться как научился всем телом! Ну вылитый уж! Вот если вас так лупят, то тут остается либо смириться и получать полную щепотку соли, либо выучиться уменьшить ее настолько, чтобы блюдо пусть и было соленым, но от него не сводило бы скулы.
Ну а что же делала Танина во время знатной взбучки Мартина? Вы, конечно же, догадались! Она юрком проскальзывала в распахнувшуюся щель двери и бросала взгляд на обстановку кабинета. Хватало нескольких секунд, чтобы расположение всего находившегося там, геометрически по позициям и арифметически по количеству врезалось ей в память крепко-накрепко и оседало там будто бы в виде какой-то очень сложно устроенной таблицы или матрицы. Она не могла объяснить, откуда у нее эта способность. Да, наверное, и не задавалась этим вопросом. Когда мы обладаем каким-то талантом, то поначалу считаем, что точно так же умеют делать и все остальные. Только позже выясняется, что один умеет лучше одно, а другой другое, кто-то приспособлен воевать, а кто-то – песни петь. И каждый полезен на своем месте.