– Понимаю. А никак нельзя удрать из гостей или с одной из лекций?
– Никак нельзя, милый.
– А, понимаю. Ты просто ангел, что не сердишься за вчерашнее.
– Такая удача бывает раз в жизни, – сказала Бренда. – Насколько я знаю Тони, его еще много недель будут мучить угрызения совести. Вчера я от злости на стенку лезла, но дело того стоило. Ему жутко стыдно, и теперь, что бы я ни делала, он просто не посмеет обидеться, а уж сказать что-нибудь и подавно. И вдобавок бедный мальчик еще не получил никакого удовольствия, что тоже хорошо. Это послужит ему уроком – больше не подкидывать таких сюрпризов.
– Любишь ты уроки давать, – сказал Бивер.
В 3:18 Тони вылез из поезда продрогший, усталый и раздавленный сознанием своей вины. Джон Эндрю приехал на машине встретить его.
– Здравствуй, па, весело было в Лондоне? Ты ведь не сердишься, что я приехал на станцию, а? Я упросил няню отпустить меня.
– Очень рад тебя видеть, Джон.
– Как мама?
– Вроде хорошо. Я не видел ее.
– А ты говорил, что едешь повидаться с ней.
– Да, я так и думал, только ничего не получилось. Я говорил с ней несколько раз по телефону.
– Но ведь ты можешь звонить ей отсюда, разве нет, а, пап? Зачем ехать в Лондон, чтобы говорить по телефону? Зачем, а, пап?
– Слишком долго объяснять.
– Ну а ты хоть немножечко объясни… Зачем, а, пап?
– Послушай, я устал. Если ты не прекратишь свои вопросы, я никогда больше не разрешу тебе приезжать к поезду.
У Джона Эндрю рот пополз на сторону.
– Я думал, ты обрадуешься, что я тебя встретил.
– Если ты заплачешь, я тебя пересажу вперед к Доусону. В твоем возрасте неприлично плакать.
– А мне еще лучше с Доусоном. – Джон Эндрю всхлипнул.
Тони в рупор велел шоферу остановиться, но тот не расслышал. Тогда он повесил рупор на крючок, и дальше они ехали в молчании. Джон Эндрю прижался к стеклу и слегка похныкивал. Когда они приехали, Тони сказал:
– Няня, в дальнейшем я запрещаю Джону ездить на станцию без специального разрешения ее милости или моего.
– Конечно, сэр, я бы и сегодня его не пустила, но он так просился. Пойдем, Джон, снимай скорей пальтишко. Боже мой, мальчик, куда ты дел носовой платок?
Тони ушел в библиотеку, сидел там в одиночестве перед огнем.
«Двое взрослых тридцатилетних мужчин, – думал он, – вели себя словно кадеты, вырвавшиеся на вечерок из Сандхерста