Из услышанного от старика мне стало ясно, что братик у меня все же будет. В мае. Но верилось в это с трудом. Одиннадцать лет не получалось, а тут нате, распишитесь, не благодарите. Получается, если бы мы раньше нашли старика–провидца, ясновидящего, колдуна, предсказателя, прорицателя (до сих пор не знаю, как правильно его называть) я могла бы и не переживать весь этот семейный гнет? На один вопрос старик ответил тысячей вопросов. Но мне было все равно. Хоть миллион вопросов пусть терзают меня, лишь бы Мама всегда была такой радостной, как тогда.
Мама не спешила рассказывать Папе радостную весть, чтобы он не освирепел, если оно не сбудется. Но по ее неуместным, безотчетным улыбкам было видно, что она радуется. Никогда не слышала, чтобы Мама пела, когда стирает. Даже тихо. Чтобы улыбалась, оттирая унитаз или, драя, полы в подъезде.
А в тот день она настолько увлеклась, что даже Папа заметил. Мы сидели за столом и ужинали. Точнее мы с Папой ели суп, а Мама и ложки не отведала. Прибором она с улыбкой гоняла кусок морковки туда–сюда, как Бог подвергает корабль испытаниям, волнуя, море. Она не заметила, как мы перестали есть и уставились на нее, пока Папа не съязвил:
– Слышь?! Нормально все?.. Может тебе скорую вызвать?
– Себе вызови… Дурак! – Мама высунула язык и засмеялась.
Э–эх, видели бы вы Папу в тот момент, который так истосковался по такой – радостной Маме. Он поспешил ответить взаимной теплотой и засмеялся в ответ. При этом, не отводил от нее глаз, будто увидел гору из бриллиантов и боялся, думая, что стоит ему отвлечься она может исчезнуть. И он больше никогда ее не найдет.
Но уже через мгновенье, что–то пошло не так…
– Соль подай! – вдруг, как пушечное ядро в бою на кулаках, выбросил отец.
У Мамы улыбка с лица сошла так, будто ее пнули в зубы. Она демонстративно кинула ложку на стол, та звеня и, подпрыгивая, остановилась на середине стола. Резко встала и направилась к навесному шкафу, где лежала соль. Сделав два шага, зашаталась, раскинула руки в стороны и, не найдя опоры, присела на пол.
Скорую все–таки пришлось вызвать. Она то, точнее врач бригады скорой помощи и подтвердила деликатное положение Мамы. Папа был в восторге. Казалось, он не мог поверить и бесконечно переспрашивал: «Точно?.. Это, уже точно?.. Вот, прям точно–точно?». И смотрел на Маму, безмолвно спрашивая ее: «Но, к–как?». Когда его все–таки убедили, он прослезился и стал нервически, неестественно смеяться. Даже пару раз подпрыгнул от радости, обхватив руками, затылок. Во всеуслышание благодарил Бога, уставившись в потолок, на котором обвалился кусок штукатурки. Затем и вовсе, в знак благодарности за благие известия налил супа в литровую банку медработникам, а когда те запротестовали и отказались принимать, ссылаясь на то, что нечем есть, Папа подарил каждому по ложке из серебряного набора. Они не смогли отказаться. Папе пришлось принять валерьянки, чтобы успокоиться. А после, он лежал и как молоком, досыта накормленный щенок, терся о Маму, заискивая и, благодаря. Та отвечала взаимностью.