– Выдат илеш, – произнёс вполголоса один из охотников, не оборачиваясь и продолжая собирать лодку. – Чеверын ман выдлан.
– Что он сказал? – спросил мальчик отца.
– Пожелай добра воде, вода – живая! Это – по-марийски.
Андрей узнал его. Узнал своего бывшего одноклассника Герку Кузьмина – «Кузю», «Герасима», своего многолетнего обидчика и соперника, причинника своих юношеских страхов и бед.
Жестяная тарелка ночного фонаря легко покачивалась, издавая тревожный скрип. Свет с трудом пробивал мелкую изморось и обслуживал лишь небольшое пятно, залезавшее как на главную аллею парка, так и на неровную плешину между голыми кустами с грязным куском апрельского, не протаявшего до конца снега. Скорее даже не снега, а уже фирна, который был небрежно измазан красным, алым. Это ни с чем не спутать – это кровь.
Кузя лежал на спине, а невдалеке, на границе освещённого пятна, застыли в немых театральных позах две парочки гуляющих. Да и вся картинка, так неожиданно представшая перед Андреем, напоминала немую сцену. Кузя был мёртв.
Он лежал в совершенно нереальной расхристанной позе: в стороны раскиданные и по-разному скрюченные руки и ноги – будто упал с высоты и расплющился. Под расстегнувшимся ватником-стёганкой виднелась задранная на грудь несвежая голубая майка со следами крови, брюки, съехавшие до самого паха и заправленные в сапоги гармошкой – прохоря. Длинные слипшиеся волосы подчёркивали плешину, остекленевшие глаза не блестели – блестела золотая фикса в открытом рту. Ещё успел заметить Андрей наколки: на пальцах, на тыльной стороне ладони и на груди.
Подошли два милиционера с человеком в плаще, остановились рядом с Андреем, заговорили вполголоса:
– Вот вам.
– Кузя! Кузьмин Георгий Иванович, наш клиент.
– На него две недели назад ориентировка приходила, в побеге он.
– Ну вот – побегал.
– Да ведь в бега-то не только ради воли уходят. Если его на зоне приговорили, так уж всё – и здесь достанут.
– Чего это Кузю на зоне-то приговаривать?
– По-всякому бывает.
– Бывает. Только у Кузи это уже четвёртая ходка. А с побегами да с лагерными судами у него общий срок лет пятьдесят будет.
– И чего они бегут туда, где их как облупленных знают?
– Это животный инстинкт: возвращаться туда, где родился. Им кажется, что здесь есть что-то родное, что здесь можно ненадолго успокоиться. Ну, вот и упокоился.