Вдруг краем глаза замечаю красное пятно. Мое внимание невольно концентрируется, и вот я уже иду к лавке неподалеку, постепенно разглядывая небольшой пакетик с алой розой на белом фоне.
Решаю отложить свою кончину на некоторое время и неуверенно присаживаюсь рядом на мокрое дерево. Рассматриваю пакет, касаюсь пальцем, смахивая несколько капель. Хочу открыть и посмотреть, что там, но медлю.
Вдруг бомба?
Усмехаюсь, потому что и так решил покончить с собой, так чего ж бояться какой-то бомбы.
Уже увереннее беру пакетик и раскрываю. Щуря глаза, заглядываю внутрь и вижу небольшой голубой блокнот, упаковку то ли с печеньями, то ли с конфетами и помятый тетрадный листок в клетку. Закрываю обратно и воровато оглядываюсь, думая, что это чей-то розыгрыш, и сейчас меня будут снимать на камеру. Но вокруг никого, только вдалеке быстрым шагом, огибая лужи и прячась под зонтом, идет силуэт. Я не могу разглядеть, мужчина это или женщина, но силуэт резко сворачивает за угол и исчезает. Вновь опускаю взгляд на странный пакет и решаю забрать его, а дома рассмотреть содержимое. Суицид откладываю на неопределенное время.
Захожу в подъезд, и сразу в нос бросается запах мочи. Поднимаюсь на второй этаж, спотыкаясь на лестнице дважды. Моя дверь – та, которая с красным пятном. Несколько лет назад на Новый год какие-то дураки облили ее краской. А потом утром под лестницей, где вход в подвал, жильцы нашли тело местного алкаша. Решили, что упился до смерти, пока отмечал.
Попадаю ключом в скважину не с первого раза, пальцы дрожат, а в глазах все плывет. Захожу внутрь, кожу тут же обдает духота, вокруг витает запах алкоголя, словно я окунулся в ванну с водкой и вдохнул. Морщусь. Примесь пота в воздухе вызывает приступ тошноты. Сдерживаюсь с трудом и стараюсь как можно незаметнее проскользнуть в свою комнату. Протискиваюсь между шкафом, заваленным криво стоящими книгами и стеной с ободранными обоями, перешагиваю через кучу грязного белья, что уже вторую неделю валяется на старой половице посреди коридора и пригибаюсь, чуть ни стукнувшись лбом о низко висящую люстру с вековым налетом пыли.
– Андрей, ты? – кричит подсевшим грубым голосом мать.
– Ага, – нехотя отвечаю и собираюсь уже юркнуть в свою комнату.
– Я кашу сварила, есть хочешь? – она спотыкается несколько раз языком о буквы, и я понимаю, что мать снова напилась.