Тётка Груня тёрла сморщенными руками сухие глаза, всхлипывала.
Дёргался маленький нос, обвислые щёки, только выдавшийся вперёд подбородок оставался на месте. Она снова поползла на середину лежанки и принялась искать своё вязание. Спицы, клубок шерстяной нитки, недовязанная рукавичка оказались под старым зипуном с вылезшей шерстью. Старушка надела очки на резинке, подобралась поближе к лампочке и принялась за работу. Пальцы слушались с трудом, часто петли соскакивали с острых концов спиц, но она продолжала упорно вязать.
Эти варежки она вязала сыну. В укромном месте уже лежала пара связанных носков и одна рукавичка.
«Это Серёженьке, приедет, вот, скоро. Они ужасть какие тёплые. Шерсть-то самая хорошая, осеннего состригу», – говорила она, показывая рукавичку и носки старой дородной кошке. Кошка внимательно смотрела, обнюхивала их. Эта кошка знала многое. У Груни не было от неё тайн.
Пальцы совсем перестали слушаться, щемили локти и плечи. Она отложила вязание, спрятав его снова под зипун, выключила свет и улеглась. Сон не шёл.
«Наверное сверху снег сыплет, вон как руки разболелись да в затылке шумит, – сказала она. – На днях опрастывала банку. Согнулась и еле-еле смогла разогнуться. В голове такой шум, руки ломит. Глянь в окно – сверху валит».
Так и говорила лёжа с открытыми глазами, не обращаясь ни к кому. Говорила просто так, лишь бы говорить.
«Наверное уж брезжится, сколь времени прошло», – сказала она, включила лампочку и поползла к краю лежанки. Выглянула из-за трубы и запричитала – окошко было чёрным. Часы показывали лишь без четверти шесть. До рассвета ещё долго.
Эту старушку в деревне и стар и млад звали Груняшей. А вот соседка, женщина лет шестидесяти, звала её ласково – Грунечкой.
В деревеньке её уважали за добрую душу, много хорошего сделала она за свою жизнь. А теперь Груняша еле-еле сводила концы с концами. Дом у неё был хоть и маленький, но не деревянный, а из красного кирпича. Когда-то новый, он был всем на зависть, а теперь его стены подпирали со всех сторон толстые брёвна, поставленные за бутылку конюхом. Её дом, заросший бузиной и сиренью, стоял на самом краю деревни. Деревня маленькая, с десяток домов, а растянулась через косогор на целую версту – дома стояли далеко друг от друга. Из Груниного окошка видно всего лишь два дома: в первом жила её подруга молодости бабка Леля, а второй заколочен – все переехали в город.