Тут же по комнате прокатились восхищённые возгласы. Жители, сначала неуверенно, а потом почти оглушая, стали аплодировать.
– Ирис! Ирис!
Митчелл почувствовал себя неловко и смутился. Ведь о такой ситуации он мечтал когда-то. Теперь малыш считал, что похвалы достоин кое-кто другой.
– Я был не один, – сказал он, остановив поток восторженных слов. – Барцу, выходи.
Под немые вопросы людей из-под кровати вылез детёныш. Все затихли разом, и от шума осталось лишь еле слышное эхо, отражаемое от стен. Когда пришло полное осознание ситуации, охотники поспешно достали ружья, но Ирис тут же загородил своего друга.
– Я просил не делать ничего глупого.
– Отойди, глупый ребёнок, – заскрипел зубами один из них. Это был близкий друг Рональда, сильно опечаленный смертью товарища. – Это ведь его ты спас в начале мая?
– Если вы хотите стрелять, то только через мой труп, – мальчик нахмурился. – Давайте, и пусть все видят, как вы лишаете жизни ребёнка и единственного оставшегося члена семьи Митчеллов.
Хантурийцы вздрогнули и отвели взгляд. Друг Рональда, Лиам, шикнул, но опустил оружие; за ним повторили и другие охотники. Ирис присел рядом с Барцу и приобнял его. Детёныш смотрел на всех с недоверием, готовый схватить друга за шкирку и бежать.
– Если бы не он, я бы с вами сейчас не разговаривал, – голос мальчика дрогнул. – Это ведь… я виноват в смерти родителей.
Зрачки жителей расширились. Теперь, когда Митчелл не хотел показывать слабость, слёзы предательски подступили к глазам.
– Я открыл окно, когда ходил к Барцу. Он прошёл через него, я уверен, – холод во взгляде растопился, и на толпу вновь смотрел шестилетний испуганный мальчик. – Но этого не случилось бы, если бы вы так не жаждали крови этих существ!
Барцу языком собрал солёные капли с щеки друга. Рыдание с трудом позволяло произносить слова, но Ирис, собрав всю волю в кулак, закричал в лицо жителям:
– Оборотни не едят людей! Это мы уничтожали их дома и лишали семей. Но я помог одному из них, и он спас меня. Да они… Они… – дышать становилось труднее, поэтому мальчик глубоко вдохнул. – Оборотни намного преданнее нас!
Кашель вырвался из горла. Митчелл уткнулся головой в пол, не в силах больше сдерживать свою боль. Никто не решался заговорить: всем было неловко, и слова не превращались в предложения. Люди тупо смотрели на плачущего ребёнка, сердце их сжималось. Они начали сомневаться в своём видении мира.