– Пицца, если честно, самая обыкновенная – мука да сыр с томатным соусом. И лазанья тоже – ничего особенного. Моя мама печет пироги с сыром и грибами намного вкуснее, чем все пресловутые римские кулинары. А какого поросенка мама готовит, и потом его с хреном!.. – Иван сильно потянул носом, будто уловил в кабинете запах этого запеченного поросенка.
А доктор Фролова, допив сок, кивнула на медицинский журнал, лежащий на ее рабочем столе:
– Этот журнал – специально для вас, там есть интересная статья, я отметила ее звездочкой. Мистер Селезень! Вы меня слышите? Вы здесь или опять куда-то улетели?
После ланча Иван шел по широким коридорам психбольницы. С грохотом раздвигалась железная решетка, ограждающая дверь лифта и каждый раз запирающаяся на замок. Возле некоторых палат сидели санитары, присматривающие за буйными.
В зале отдыха несколько пациентов смотрели по телевизору какое-то шоу; смехом взрывался зал – на экране, но зрители по эту сторону экрана – в пижамах – хранили молчание.
Одна из медсестер – Сандра (та самая, которая побывала в Италии и столь восторженно отзывалась об этой своей поездке) за что-то отчитывала пациента, помахивая перед его носом указательным пальцем. Сандра была совершенно безразлична к больным, они ей ужасно надоели за годы, что она проработала в психбольнице.
Селезень вошел в одну из палат, где накануне его отпуска появился новый пациент – чернокожий гигант неопределенного возраста, по имени Джим. Пациент – загадка. Его привезли в наручниках – устроил настоящий дебош в Манхэттене, разгромив там несколько бутиков и ресторанов. Его усмирял целый взвод полиции, говорят, пришлось даже вызвать вертолет.