– Ой, – пропела Лилечка и потянулась на кровати, – не торопи события…
– А вдруг там старик какой? Страшный как наш сторож. А может это и есть наш сторож? – глаза Кати наполнились ужасом.
– Ты в своём уме? – Лиля продолжала потягиваться на постели и плавно съезжала со скользкого шёлкового покрывала. – Мой отец, владелец самых лучших жеребцов, для своей любимой и единственной дочери выбрал в мужья сторожа-страшилищу? Не поверю в это никогда.
Лиля мечтательно закатила глаза и продолжила:
– Мне кажется, он будет высокий, кареглазый, обязательно черноволосый со смуглой кожей. Губы у него будут слегка пухлые, и никаких усов. А руки у него должны быть сильные, чтобы мог поднять меня и всё время носить. Вот проснулись утром, поднял меня на руки и за стол, а после завтрака обратно в постель.
– Ты так ходить разучишься! – воскликнула Катя.
– Не разучусь, мы по саду вместе будем гулять. У него обязательно должен быть сад. С одной стороны яблони, с другой – вишни…
В дверь кто-то постучался.
– Войдите, – громко произнесла Лиля.
В комнату вошла няня Лили Ярина. Даже не вошла, а вплыла как ладья.
В молодости Ярину на улице подобрал отец Лили. Двенадцатилетняя девочка на большом сроке беременности стояла под дождём и просила милостыню.
Отец Лили в тот момент как раз искал кормилицу для сына, который недавно родился.
Его первая жена умерла при родах, а сын ничьё молоко принимать не хотел.
Сколько этих кормилец Иван Григорьевич приглашал! Со счёта сбился. И решил, что вот эта точно подойдёт.
Он приехал домой и отправил за бедняжкой своего помощника.
Тот привёл насквозь промокшую будущую юную мать.
– Ты чьих будешь? – спросил Иван Григорьевич у девочки.
– Власовская я… Выгнала меня хозяйка, я от мужа её понесла. И жить мне негде, я у них с рождения жила.
– Когда рожать? – спросил Иван Григорьевич.
– Как бог даст, – ответила девочка.
Иван Григорьевич подошёл, грубо снял с неё рубаху, сильно пальцами надавил на грудь. Из груди брызнуло молоко и потекло у него по рукам жёлтыми густыми каплями.
– Через неделю родишь, – пробормотал он и бросил ей в руки рубаху. – Одевайся. Останешься у меня. Как родишь, будешь моего сына кормить. Но только сначала мой поест, а потом своего подкладывать будешь. Мне мой сын дороже Власовского.
У Ярины от боли, которую причинил ей Иван Григорьевич, не переставали капать слёзы из глаз. Она дрожащими руками натянула на себя рубаху.