– Я тебя, как всех своих детей растила, Аннушка, – тоже в слезах приговаривала Екатерина Ивановна, – чего ты плачешь, дитятко моё? Разве тебе плохо, что я твоя мамка?
– Не плохо, мамочка, – всхлипывала Нюрка, – просто я чужая вам.
– Да как же чужая?! – отвечала мать, – Да как же так может быть, доченька моя?!
И так они ревели, обнимаясь, и утешая друг друга, пока все члены семьи снова не вернулись в дом.
Все, кроме Александры и Василия.
Они в то время сидели на упавшем при пожаре стволе старого дерева, и он ласково поглаживал её жиденькие волосы, и вытирал крупные слёзы на её испорченном оспой лице.
– Папка Анну больше любит, а меня нет, а теперь ещё больше ненавидеть будет за те слова, – всхлипывала она.
– Дурочка ты наша, – ласково отвечал ей Василий, – ну что же ты такое говоришь? Они жалеют её с мамкой, а ты кровь наша, Сашенька. Родная ты наша! Кровинушка. А ты знаешь, что такое в нашем роду кровь?
– Что? – отозвалась Шура.
– Кровь – это наши корни, Шура. Это наша Григорьевская династия.
И Александра притихла, прижавшись к старшему брату, обнимая его как в последний раз, ещё всхлипывала, но уже совсем не плакала. Теперь она думала о другом. Как же так? Нюрка, значит, не кровь нам теперь? Значит, не наша она династия? Ну, как же так?.. Сестра ведь. Неправильно это…
– Вася, – наконец спросила она, – а как же так? Нюра не наша династия что ли?
Он рассмеялся и крепче обнял сестру, раскачивая её, будто баюкая.
Наступили первые холода, после долгих проливных дождей и в день перед Покровом 1935 года выпал пышный, как свежая перина снег, накрыв сырую землю своим чистым покрывалом, внушая людям, согласно приметам, хороший урожай в грядущий год.
Мать сидела подле несчастной Насти, теперь у бедняги случилось внезапное ухудшение, и доктор теперь уже настаивал отвезти Настю в город. Но Екатерина Ивановна боялась, что Настя уже не вернётся с города, и всё не решалась разрешить отцу везти её туда. Николай Васильевич просил Екатерину уступить, но она, как безумная держала дочь за руку и всё бормотала:
– Так выкарабкается, Коля, не надо ей в город. Залечат её там. Не пущу.
Тогда Василий вмешался в их спор.
– Мама, погибнет наша Настя. Доверься врачам. Мы не сможем помочь ей. Разреши отвезти её в город.
И Екатерина Ивановна сдалась. Настю аккуратно укутали тряпками, накрыли одеялами и вывезли из дома в телеге отца. Сыпал на чёрную мёрзлую землю мокрый первый снег, но не осторожно, как это бывало всегда, а сердито, решительно, будто готовя новую чистую страницу для новой жизни человеческой.