– Поняла, – отвечала девочка.
А Екатерина Ивановна всё еще сидела в оцепенении, качая дочку на руках, да смотрела куда-то в угол, не в силах смириться с тем, что Насти её больше нет на свете. Ну что же она такое сделала, Настя её? И вдруг её осенила мысль – Прасковья родилась на Покров. Значит, как заступница в этот мир пришла? Значит, больше не подступится беда к их дому?
И улыбнулась Екатерина Ивановна, прошептав вслух:
– Парася наша родилась в Покров день, значит, заступницей за нас всех будет.
Николай Васильевич закашлялся и вышел из дома. А Василий тихо подошёл к матери и взял на руки Прасковью, и тогда она встала с места и пошла в свою постель. Слабая ещё была, и дети понимали это.
Василий легонько прижимал ребёнка к себе и с улыбкой рассматривал Парасю, смешная она была, уж больно маленькая и сморщенная, как старушка. И вся, как будто прозрачная. Он тайком понюхал её ручонки, как будет делать теперь уж всегда, и поцеловал мизинчик маленькой Прасковье, отчего она ещё пуще засопела.
После тех событий прошло около трёх лет, Нюрка тихой стала, да и не только Нюрка, все дети как-то поменялись. Будто Настя что-то унесла от каждого из них.
Василий стал ещё угрюмее, Александра с Марией озлобились на Анну, всегда сухо с ней говорили, а то и вовсе молчали в ответ. А Христина притихла, совсем болтать перестала. Тянулась худой и бледной девочкой с тонкими руками.
Отец с прошлой осени всерьёз расхворался. Всё кашлял и кашлял тихонько. И травкой его поили, и молоком выпаивали. А всё одно. Болел он, и становилось ему все хуже и хуже, хоть и скрывал он это от всех.
Екатерина Ивановна же с головой в колхозные дела окунулась, будто нашло на неё что-то, а ещё Николай Васильевич заметил, что Парасю Екатерина Ивановна не долюбливает. Но ничего не говорил муж жене своей, лишь сам пытался возместить ребёнку ласку материнскую.
Однажды Николай в сердцах выпалил Екатерине Ивановне о своих подозрениях, так она ему в свою очередь тут же ответила:
– Она у меня Настеньку забрала, Колюшка! Вместо Насти у нас она.
– Да что ты мелешь такое, Катя?! – взревел Николай Васильевич, – что ты мелешь, баба?
– Что знаю, то и говорю, Коля. Не должна была Настя помереть, не должна была!
И так она разревелась навзрыд, что отступил Николай Васильевич, но холодным стал после того разговора, замкнувшимся.