Марта подошла ближе, подняла покалеченную кем-то птицу, вернулась в берлогу. Сняла со стен пучки трав, глубокомысленно покачала головой и начала готовить примочки и присыпки.
Прошло несколько дней и Амелфа, как звали ворону, бойко шагала по берлоге, ворчала на медвежий беспорядок, жаловалась на свою участь, философствовала и с вожделением поглядывала на серебряное солнце, едва видневшееся через снегопад. Крыло ещё побаливало и почему-то сохло, не давая возможности взлетать, наверное, поэтому и настроение было паршивенькое, совсем незавидное. Марта тоже вздыхала на своем ложе. Сложив мохнатые лапы на груди, она вспомнила времена, когда маленькая играла, веселилась с сестричками. Но вот наступала зима, и так не хотелось засыпать, а мать, ворчала и ласково, хлопала их лапой. Пела колыбельные, изредка сердито порыкивая на непослушных медвежат. Рассказывала сказки о Снежном Колдуне, что бродит по лесам и собирает непослушных зверят в свой огромный мешок. Давно это было, ой как давно!
Шло время. И в один из дней насупленное пышное облако устроилось на макушке большой сосны. Поелозило немного, да и рассыпалось на мохнатые лоскутки. Выглянуло заспанное солнце. Подвигало лениво всеми своими лучиками и уже хотело, было, нырнуть за другую тучку, но неожиданно стряхнуло снежинки с ресниц, передумав прятаться, и стало заглядывать во все уголки большого леса. Весна не растерялась, тут же принялась расколдовывать лес. Сугробы осели от неожиданности и ручейками понеслись прочь, сверкая пятками. Деревья склонились друг к другу, зашептались, сбросили белые сорочки и налились соком, готовясь к преображению. Воздух наполнился сказочным перезвоном, и чуткое ухо Марты уловило эту дивную песню весенних фей. Она выбралась из берлоги, потянулась неторопливо и побрела вперёд.
─ Кар, куда, куда двинулась? ─ горестно запричитала Амелфа, ─ одна, по чащобе, а кто тебе мудрый совет даст? Поддержит кто? Дорогу подскажет?─ пыхтела она, ─ бросила подругу раненую на произвол.
Марта остановилась, прислушалась к треску набухающих почек, упругому развертыванию листвы и шагнула назад. Молча посадила ворону на плечо, и направилась глубже в чащу.
─ Чего молчишь, оглашенная? Сорвалась, куда-то рванула, ─ бормотала ворона, ─ идёшь вперёд непонятно зачем, и чего тебе не сидится в своей берлоге – тепло, привычно, никто не трогает!