– Так я хотел узнать, – сглатывая слюну, продолжил Генка, – а как понять это – вдруг что, стрелять.
Тот в ответ постучал пальцем по виску – сам думай.
– Понятно, – прошептав это слово, Дашков выдохнул из себя воздух. – Ну, как хочешь. – И, расположившись на небольшой каменной выемке, Геннадий начал умащивать перед собой винтовку, двигаясь то влево, то вправо от нее, ища более удобное положение для своего тела. – Вот так лучше! – по привычке выпалил он, забыв о предупреждении своего первого номера вести себя тихо.
Но, как говорится, опомнился. Не стал смотреть в сторону Мужика, а, припав к окуляру прицела, стал осматривать кишлак, распложенный почти под ним. Понимал, что нужно начать с изучения местности, разбив ее на несколько участков. Потом запомнить расположение на ней всех стационарных предметов – домов, деревьев и не стационарных – людей, боевой техники, расставленной их командиром взвода Баталовым.
«Что-то он скучковал ее в одном месте, разведчик называется».
Но останавливаться на этой мысли Геннадий не стал, не его это дело, перед ним стоят другие задачи. Стал искать своих любимчиков – дембелей. На это долгого времени не потребовалось: сержант Спелов, как барон, расселся на одном из дувалов и курит.
«Блин, вот дурак, а! – выругался про себя Дашков. – Для всех на виду, и снайперской винтовки не нужно, чтобы его снять, что отсюда, что с той скалы, что, напротив, за зеленкой. Может, пугнуть его, когда возможность появится? О, прищурился, загорает. Ну, ничего, товарищ сержант, может, как-нибудь еще и поквитаемся с тобою за твой дембелизм-дебилизм, как и с Иваковым! Придет время, подождем!»
Дрожь после этой мысли охватила тело Дашкова. Раньше такого не было с ним. Вчера это чувство он испытал впервые, когда открыл огонь по отряду душманов, пытавшихся напасть на группу Ивакова.
Напрягая мышцы в руках, в плечах, грудной части тела, приостановил на несколько секунд свое дыхание. И – отпустило.
Да, вовремя он перешел к снайперам, а не то бы. А что бы он сделал, когда те в очередной раз запрыгивали на спину чайников и издевались над ними. То они у них вместо лошадей, то испуганных баранов, которых нужно загнать в стойло, то скамейки…
Боль от прикуса губы и сладковатый вкус крови привел Геннадия в себя. Все, он теперь не там, в казарме, а здесь, на горе. А что это значит?