Какая чушь лезет мне в голову! Наверное, потому, что солнце бьет мне прямо в макушку. Больное солнце. И заражает меня больными мыслями. Больными ассоциациями. Больное, больное солнце. И я ничем не могу ему помочь. Даже если я отличный врач. Я его не могу вылечить… Только время. Но у каждого времени свое солнце. Нам досталось такое… Больному времени – больное солнце. И нам от этого солнца еще, еще больнее. И мы сами больные… И мир болен. И его не спасут никакие лекарства и операции, никакие президенты и послы дружественных стран, никакие медики и священники…
Я перевел дух и вытер рукавом вспотевший лоб. Наконец-то вот оно, первое попавшееся кафе, где я смогу часок посидеть, выпить и подумать. И хотя мысли давно сводят меня с ума, все же они должны быть. Даже в сумасшедшем виде. Они как необходимо жизненные органы тела. Даже если мысли сводят с ума. Это как хроническая болезнь. Хотя, возможно, это просто крылатое выражение – мысли сводят с ума. Красивое выражение. Для поэтов. Для мудрецов. А иногда для простых обывателей. А на самом деле ничего они не сводят. Ерунда все это! А вот без них действительно грозит сумасшествие… Жаль, мы не знаем, сколько вокруг нас сумасшедших. А их с каждым годом все больше и больше! И так не хочется, чтобы мир стал одной большой палатой, в которую иногда заглядывает очень больное солнце… Которое никогда и никому не оставит своего завещания. На солнечный свет…
Я сел за столик и постарался отвлечься изучением меню. Пожалуй, мне это удалось. Я был голоден. Нервы шалили. И я хотел их успокоить – просто едой. Удивительно, но простые вещи так успокаивают! Вкусный бифштекс, бокал вина, теплая ванна, книжка, поцелуй… Да мало ли что… Впрочем, они меня уже давно не успокаивают.
Хотя я лгу. Сам себе. Меня иногда успокаивают транквилизаторы, которые я в последнее время стал принимать. Хотя как врач всегда был категорически против таких методов успокоения. И лишь в крайнем случае советовал их пациентам. Удивительно, как они настаивали на этом. Нет, не потому что были зависимы. В них жило другое. Более страшное, более безнадежное и более неизбежное. Они хотели вырубиться и уснуть. Смерти боялись. А вырубиться и уснуть – нет… Я вдруг подумал, что многие этого хотят. И их с каждым годом становится все больше и больше. Подсознательно, не признаваясь в этом даже себе, каждый просто хотел смерти. Он знал, что проснется, после транквилизаторов. Но ведь мог и не знать, если бы не проснулся… Меня пугала эта тенденция к нежеланию полной жизни, а лишь к полному покою. Ведь сон существует независимо от нас. И дело даже не в страхе перед бессонницей.