***
Единственное, за что я благодарна приюту: меня научили сноровке, дерзкому поведению и ловкости рук. Данные таланты я обратила себе на пользу: научилась обманывать воспитателей, красть скудную еду из столового цеха и с лотков магазинов. Я научилась быть незаметной. С моей внешностью это нетрудно. Единственное мое достоинство – это зеленые глаза и невысокий рост. Короткие ломкие волосы цвета мышиной шерсти я рассматриваю как недостаток, вкупе с ужасным характером, невоспитанностью и полным равнодушием к людям.
Меня зовут Мэри.
Не раз это имя гремело в стенах ветхого здания на обоих этажах. Его произносили с раздражением, злобой, ненавистью, отвращением, и я никогда не слышала в этих глотках заботы, тревоги, доброты или нежности.
С первых дней в приюте меня учили не улыбаться, особенно по утрам. Вместо «Доброе утро!», мне говорили «Сейчас твоя улыбка будет не на лице, а на заднице!». На тебя не обращали внимания только, если ты хмур, когда глаза заплаканы, а губы обиженно поджаты. Если ты невесел – значит все в порядке.
Воспитателей заботили только отличные оценки в табелях, а какой ценой они достались, никого не волновало. Здесь я бы хотела пустить слезу, чтобы показать вам в каком чудовищном мире я жила, но вряд ли мне это удастся. Да и зачем?
В нашем приюте был один мальчик, Эрнесто. Хилый, с белым лицом и слабыми руками. Он уже несколько дней кашлял так, что я видела легкие, выскакивающие изо рта. Накануне должны были состояться годовые экзамены. Эрнесто обещали отправить в больницу следующим утром, после того, как ответит на все вопросы, и в ведомостях зачтут оценки. От грудного кашля, которым он заходился, звенело в ушах, порой он не мог остановиться, и кашлял по пятнадцать минут подряд. Когда не было сил стоять, он опускался на колени и, свесив голову к полу, пытался унять хриплые кашляющие вдохи, но только еще больше задыхался и еще сильнее рвал легкие. Голова до самой шеи краснела, и непрерывно текли слезы, но он не мог остановиться. Не помогала ни теплая вода, ни морская соль, ни порошки.
Из класса его отпустили, когда он отдал влажную мятую ведомость с ответами. До больницы он не дошел. Я нашла его в подвале, где он умер, обнимая самодельную клетку с крысятами.
Все, что его радовало в жизни – это еда и дрессированные крысы, которых он отловил на чердаке и в кухне. Естественно, я выпустила всю дрессированную колонию в учительскую на первом этаже, не забыв и кабинет директора. Пусть грызуны порезвятся в шкафах с печеньем и на дорогих мягких диванах.