– Вот, держи! – рявкнул Валерий Александрович, передавая коллеге небольшой эскиз Лихтенштейна. – Да не так же! Поверни холсты красочным слоем друг к другу! Вот так! Дали и Матисс у нас в другом зале? Херст, Рихтер…
Чувствовал себя он очень скверно – ссадина под пластырем невероятно ныла. И вдруг яркой вспышкой мелькнула мысль о граале: экспонат-то ведь остался у реставратора! «Ничего, далеко эта сволочь не уйдет…»
Тут подбежали двое молодых людей. Оба запыхавшиеся, глаза слезились, один держал в руках картину.
– Валерий Александрович, куда эвакуировать остальные произведения? Выносить на улицу?
– Вы что, сбрендили, что ли?! Какая улица? – гаркнул аукционист. – Складируйте пока в кабинете директора. – Он взглянул на картину. – На кой чёрт вы сняли Айвазовского?
– Еле успел спасти! В том зале тоже дымит вовсю!
– Что?! – ахнул аукционист.
Казалось, рыжеволосый аферист дернул рычаги неведомого механизма, обрушившего в одночасье на Валерия Александровича все мыслимые и немыслимые беды, какие у иного человека его круга не случаются и за всю жизнь. Но на то он и был директором Christie’s – маститым искусствоведом с рубином вместо сердца, закаленным жизнью и профессией, как один из тех клинков дамасской стали, бывших частью сегодняшней экспозиции, – что не потерял присутствия духа и моментально сориентировался:
– Ребята, выносите всё на улицу! – Затем повернулся к ассистентке: – Мари, звони в офис, пусть срочно организовывают транспорт! Пока складируйте всё в нашу машину!
Он обратился к одному из двух парней:
– А ты чего стоишь? Снимаем Рихтера и на выход!
Не без труда они сняли громоздкое двухметровое полотно и понесли его к выходу, – находиться в чадящем пекле стало уже невыносимо: огонь возобладал над отчаянными усилиями работников музея, которые всё ещё пытались как-то сбить пламя.
В коридоре было не лучше. Штукатурка во многих местах осыпалась с потолка, обнажив балки перекрытия, между которыми сочился густой белый дым. Стояли треск и шипение. К ужасу своему, сообразив, что это горит мансарда, Мезинский прохрипел на ходу сорвавшимся голосом, что нужно ускориться и быстрее спасать оставшиеся полотна. Но его никто не услышал. Хрипы его потонули в перекликающихся возгласах людей, реве пожарной сигнализации и в нарастающих с каждой минутой завываниях целого хора сирен, которые доносились с улицы через разбитые стекла. К музею стягивались значительные силы: пожарные расчеты, аварийные бригады, автомобили полиции и кареты скорой помощи.