– Куда нам идти? – сквозь слезы спрашивала она. – Это наш дом, наша семья. Как же нам выжить?
Дор опустил глаза:
– Ты хочешь, чтобы я стал рабом на этой башне?
– Нет.
– Тогда у нас нет выбора.
Он протянул ладонь и вытер слезы на щеках жены.
– Я боюсь, – прошептала Алли.
Она обвила его руками и склонила голову ему на плечо. Этот жест любви повторялся каждый вечер и всякий раз бесконечно трогал сердце Дора. Он чувствовал прилив умиротворения, когда жена обнимала его, ему казалось, будто его закутывают в теплое одеяло. Дор знал, что никто другой не будет любить и понимать его так, как Алли. Уткнувшись лицом в ее длинные темные волосы, он вдыхал их родной запах. Столь вольно дышалось ему только рядом с ней.
– Я буду тебя защищать, – прошептал Дор.
Они сидели долго, глядя на горизонт.
– Смотри, – тихо проговорила Алли.
Она не отрывала восхищенных глаз от закатного неба, которое было расцвечено оранжевым, нежно-розовым, клюквенно-красным оттенками.
Дор поднялся.
– Куда ты идешь? – спросила жена.
– Я должен кое-что попробовать.
– Останься со мной.
Но Дор направился к скалам. Он налил воды в маленькую чашу, потом поставил ее на большую. Затем вынул кусочек глины, которым была заткнута дырка в верхней чаше – та самая, что вызвала насмешку Нима, – и вода начала просачиваться через нее с негромкими ритмичными всплесками.
– Дор, – тихо окликнула мужа Алли.
Он не обернулся.
– Дор?
Алли обхватила колени руками. Что будет с ними? Куда они пойдут? Она опустила голову и зажмурила глаза.
Летописец, вероятно, написал бы об этих событиях так: в то мгновение, когда человек изобрел первые в мире часы, его жена сидела в одиночестве и тихо плакала, пока он вел счет времени.
Ту ночь Дор и Алли провели на холме.
Она спала. Он же поборол усталость, чтобы дождаться восхода солнца. Дор наблюдал, как меняется небо – черный цвет ночи сменился фиолетовым, который плавно перетек в нежно-голубой. Потом все озарилось вспыхнувшими лучами, и купол солнца выглянул над горизонтом, точно золотой зрачок открывающегося глаза.
Будь Дор мудрее, он восхитился бы красотой раннего утра и преисполнился благодарности за то, что может созерцать эту дивную картину. Но он полностью сосредоточился не на чуде наступления дня, а на измерении его долготы. Когда солнце взошло, Дор убрал нижнюю чашу из-под верхней, откуда сочилась влага, взял острый камень и сделал насечку, отмечая уровень воды.