Вокруг стола, установленного на лужайке, расположилась многочисленная группа людей. Издали они по-прежнему казались ему незнакомыми. Томас положил ладонь на теплый кирпич стены, чтобы обрести равновесие и дать себе минуту передышки после долгого отсутствия.
– Грязь. С дороги.
– Не важно. – Джеймс продолжал тянуть его за собой. – Они будут в восторге, когда тебя увидят. Хотя нужно убедиться, что мама сидит. Слишком долго мы ждали.
– Да, – эхом отозвался Томас, все еще не решаясь преодолеть пропасть столь многих лет. – Слишком долго.
Эти пятнадцать лет отлучки не казались ему такими долгими, пока он не покинул Шотландию и двумя днями позже не ступил на английскую землю, где и оказалось – все переменилось, все стало чужим. Пятнадцать лет кочевой жизни. Пятнадцать лет жизни по собственным правилам. Пятнадцать долгих и, несомненно, незабываемых лет.
– Бог мой, ты был как тростинка, когда уезжал. А посмотреть на тебя сейчас! Ростом выше меня. Идем. – Улыбнувшись, Джеймс обнял его за плечи и повел через лужайку к собравшимся за столом. Его семья…
– Эй, все, взгляните, кого я привел! – крикнул Джеймс. – Чудесное возвращение. Наш Томас наконец вернулся домой!
К нему обернулись удивленные лица. Или ошеломленные. Раздались приветствия – некоторые голоса были ему знакомы, другие нет. Здесь был отец, поседевшая копия того, кто отправил Томаса искать счастья с Ост-Индской компанией. Он уже шел ему навстречу. Остальные повскакивали со своих мест, глядя на него с изумлением. Мать, с прижатой к губам ладонью, выглядела старше, чем он предполагал увидеть. Сестра, совсем взрослая женщина…
Томас сделал шаг им навстречу. И вдруг почувствовал, что земля уходит у него из-под ног.
Как будто он еще не привык ощущать под ногами твердую почву. Как будто высадился на берег всего несколько часов – не дней – назад. Семья, наверное, решит, что у него приступ тропической лихорадки.
– Держись на ногах, старина, – сказал ему на ухо Джеймс.
Не иначе – и это после того как он умудрялся сохранить здоровье все эти годы странствий по Гиндукушу – подцепил-таки тропическую лихорадку. Если не в Калькутте или на борту корабля, значит, в Ливерпуле или Глазго.
Ибо он мог бы поклясться, что молодая женщина, которую он увидел в дальнем конце лужайки, не кто иная, как Катриона Роуэн.