Я смотрю.
На рисунке лицо. Точнее, голова. В окружении кудряшек, бантиков, какой-то кремовый торт от безвкусного кондитера, а не лицо. И хуже всего, что больше ничего нет. Пустое белое пространство на месте черт.
– Что это? – спросила я.
– Не узнаешь? – она мурлыкает как котенок, но уже выпускает когти.
– Нет…
– Это ты.
– У меня другая прическа, – я, обидевшись, отворачиваюсь.
– Не вижу ничего другого, – дергает плечом она.
– Ну, ладно… Покажешь, как закончишь, да?
– А я закончила! Шедевр! – говорит Алекс и скачет к холодильнику. Я иду за ней.
Шедевр. Лицо, на котором нет ничего, ни лишнего, ни нужного.
Я ничего не понимаю. Алекс хлопает в ладоши и восторженно смотрит на свою работу.
Вечером, когда мама возвращается с работы, она берет ее за руку и ведет показывать рисунок. И знаете, что? Мама тоже ничего не понимает. Я плетусь следом за ними и вижу, как сестренка в радостном возбуждении тыкает пальчиком в белый пустой блин.
– Ну посмотрите же, это ведь идеально! Пустое и прекрасное ничто!
– Алекс, мы тебя любим. Поэтому очень хотим понять. Но сейчас не тот случай, – осторожно начинает мама. – Если ты рисовала сестру, то почему у нее даже глаз нет?
– А разве у нее есть глаза? Разве она что-нибудь видит? – удивляется Алекс. Мама трогает ее лоб. Температуры нет.
Я вообще перестаю что-либо понимать. Алекс словно в лихорадке. Она бьет и бьет в рисунок пальцем, просит, чтобы мы оценили его, подпрыгивает на месте…
– Да успокойся же ты! – мама не выдерживает, закрывает уши, мотает головой… Я стою позади. Молча.
Вскоре припадок заканчивается.
Ночью я тайком снимаю рисунок и прячу в кулинарной книге, которую мама много лет назад за ненадобностью закинула на самую дальнюю полку на кухне. С тех пор к ней никто не прикасался. И слой пыли на обложке выдает теперь моё преступление. Там, среди борщей, котлет и пирогов затерялся рецепт моего странного, пугающего будущего. Белый блин лица, чистый холст.
Долгое время рисунков не было. Алекс вообще перестала брать в руки карандаш. Магниты сиротливо прижимаются к дверце холодильника. Им некого поддерживать. И некого распинать.
Я тоже стараюсь жить как всегда. Выходит не очень. Мне кажется, что меня предали. Порой чувствую на себе ее холодный, злой взгляд.
Иногда, тайком ото всех, я достаю рисунок и смотрю него, пытаясь понять, что же имела в виду сестренка. И очень боюсь, что кто-то застанет меня за этим занятием. Дергаюсь при малейшем шорохе, не ставлю, а закидываю книгу назад на полку.