– Сир Артур! – опять позвала она, её голос гулким эхом отдавался в каменном мешке, который представляла из себя их спальня. Когда отзвук её голоса стих, Элайна прислушалась, ей показалось, что она слышит голоса внизу, этажом ниже. Она удивилась, она знала, что в этой части замка нет больше никого кроме неё и Артура. Элайна засветила свечу от почти потухшего факела и отперла дверь на лестницу. Теперь она явственно слышала голос своего мужа и ещё один голос, незнакомый. Сердце её сжалось, это был голос женщины, её муж разговаривал на галерее с молодой женщиной. Не отдавая себя отчёта в своих действиях Элайна начала спускаться вниз, стараясь не производить шума. Спохватившись, она поспешно задула свечу. Она различала тусклый свет в галерее, вероятно свеча стояла на столе. Спустившись почти до самого конца лестницы, она явственно стала различать слова.
– Как себя чувствует молодая леди Найт? – насмешливо спросила женщина.
– С ней всё хорошо, – отвечал муж после небольшой паузы, – бедная девочка сильно напугана.
– Ты уже исполнил свой супружеский долг?
– Не шутите так, Ваше Величество!
– Я не шутила! И не называй меня так! Может быть только одна Королева! И она у нас есть! Кроме того кто-нибудь может услышать нас! – возразила ему женщина.
– Моя Королева, мы отлично знаем, что Вендис самозванка! Кроме того, что она даже и не Вендис!
Элайна не поверила своим ушам.
– Что же касается чужих ушей, то в этом крыле только мой слуга Тим, он почти совсем оглох, и моя жена, она спит наверху.
Элайне стало почему-то приятно от того, что Артур назвал её своей женой.
– И всё же называй меня леди Лалатина или леди Стоун! Как тебе больше нравится! – сказала та, кого её муж называл Королевой.
«Это леди Овечьего замка! Почему Артур называет её Королевой?» – подумала Элайна. Она слышала о леди Стоун, дочери знаменитого Риверстоунского палача Сайруса Стоуна и даже один раз видела её в городе. Её поразили длинные светлые волосы, правильные совершенные черты её лица и большие голубые глаза, полные глубокой тоски. Сердце у Элайны сжалось, в глубине души она всегда считала, что никогда не сможет сравниться с северной красотой дочери Стоуна. Она ощутила острый болезненный укол ревности.
– Как прикажете, леди Лалатина, – сказал муж.
– Собственно я привезла деньги, – проговорила леди Стоун.