Кипя праведным гневом, Надежда Петровна разорвала письмо на мелкие клочки, швырнула на пол… и только тут пришла в себя и испугалась. Ох, что она наделала? А вдруг Германыч спросит? Опустившись на четвереньки, принялась было собирать обрывки, и увидела Тишку, который прятался пол столом, ничего в этой так неожиданно испортившейся жизни не понимая.
– Тишенька… Солнышко, – присев перед котом, она заискивающе погладила его по голове. – Давай скажем, что это ты порвал, а? А я нашла и выбросила, и конечно, не читала. И не знаю ничего. Ладно? А может, он и не спросит, забудет.
Она смотрела так умоляюще, что кот согласился молчать.
– А я тебе покушать… Вот сейчас, пойдем, маленький, – засуетилась Надежда Петровна. – И лоток поменяю, не волнуйся. И приходить к тебе буду, утром и вечером, пока хозяин не вернется. Ох, что я тут с тобой, надо же вещи собрать да в больницу бежать, раз эта коза телефон не берет!
Она заметалась по квартире, впопыхах собирая вещи, которые могли пригодится в больнице. Но перед уходом не забыла вернуться к фортепиано и шлепнуть портрет Анни Иосифовны лицом вниз на пыльную – да-да! – крышку пианино.
Евгений Германович вернулся домой через несколько дней, похудевший, обросший седой щетиной и пропахший больничными запахами. Его встретил ошалевший от счастья кот. Одним махом взлетел на плечи, потерся, принюхался. Пахло чужим, совсем незнакомым, щетина кололась, но все попытки хозяина снять его с плеча и поставить на пол он отверг, вцепился когтями намертво, так на плече и въехал в комнату. Сели в кресло, осмотрелись. Тишка согласился перебраться на колени, при условии, что левой рукой хозяин будет гладить ему спину, а правой почесывать за ухом. На всякий случай вцепился когтями в джинсы.
– Тиша, ты прости меня, о тебе-то я не подумал, – Евгений Германович виновато наглаживал и заискивающе чесал. – Давно я водки не пил, разучился. Больше не буду, обещаю. И тебя споил. Как ты тут без меня? Спасибо Надежде Петровне, что не бросила тебя.
Помолчали. Только Тихон увлеченно мурлыкал и топтался на коленях у хозяина всеми четырьмя лапами.
– Давай я вымоюсь, одежду в стирку закину, поем нормально, – расписывал планы на ближайшее будущее Евгений Германович. – А потом мы с тобой сядем и подумаем, что да как. Раз мы с тобой вдвоем остались, вдвоем и думать будем. А фотографию ты, что ли, уронил? Ну ты даешь, Тихон. Я всегда подозревал, что ты умнее, чем хочешь казаться. А письмо? Письмо ты куда дел? Или я куда дел?