Арина почувствовала, что дрожит. Воспоминания давались тяжко, ведь столько лет она загоняла их самые дальние чуланы памяти и навешивала на эти чуланы самые крепкие замки. Но вот – двери открылись. И воспоминания выползли, неся с собой весь ужас, который Арина-подросток тогда переживала. Эмма Семеновна встала из своего кресла, подошла, погладила по волосам.
– Детка, если тебе так тяжело, то лучше не стоит.
Арина отрицательно помотала головой.
– Нет уж. Как мы в детстве говорили, замахнулся – так бей. Я должна это вслух проговорить. Так вот, после той якобы беременной я старалась вообще как можно реже дома появляться. Но… Мама со мной уже что-то сделала. Что-то во мне сломала что ли… Или наоборот. Понимаете, я никогда ничего не боялась. Не боялась темноты. Не боялась покойников. Под окнами моего дома был больничный морг, и мы постоянно заглядывали туда через плохо замазанные краской окна. А теперь – жила в постоянном страхе. Со мной начало случаться что-то. Потустороннее. А память стала подкидывать эпизоды из детства. Которые я вроде бы напрочь забыла, но они были. Тоже потусторонние. В общем, никаким медиумом и экстрасенсом я не стала, конечно. Но пугающие события начали происходить регулярно.
В какой-то момент меня это задолбало, вот реально задолбало. Помните, как вы восхищались моей силой воли, когда мы познакомились? Сразу после смерти моего папы и почти одновременного развода? Вот тогда, в юности, мне потребовалось еще больше сил, чтобы с ситуацией справиться. Но я справилась. Высказала маме все, что я думаю о ней и о ее «работе». Съехала в съемную комнатуху, на которую зарабатывала, моя полы в трех местах. Потом устроилась в казино крупье, поступила в институт, вышла замуж в первый раз. И запретила себе верить во всю эту ерунду. Завела специальный дневник, куда записывала все происходящие со мной странности и страшности. И в конце каждой истории придумывала рациональное объяснение случившемуся. И это всегда получалось, у Шерлока Холмса методику взяла. Типа, отбросьте все заведомо невозможное, и оставшееся и будет истиной. Какой бы неправдоподобной она ни казалась. Заведомо невозможным для меня стала паранормальщина. И, исключая ее, я научилась мастерски выстраивать реальные, пусть и лихо закрученные порой версии. Вот.