Арина представила, что ее губы превратились в засахаренные розовые лепестки. Такими они ощущались шершавыми и чужими. Но голос не дрожал:
– Что ж… Я свяжусь с мужем и адвокатами. Будем бодаться. Мне очень жаль, Арсений Арсеньевич. Анри. Но все мои читатели – в этой, как вы выражаетесь, стране. И издательства у нас есть абсолютно российские. Да и книги можно выпускать в наше время абсолютно самостоятельно и денег с этого иметь гораздо больше, чем платили мне вы. Раньше мне было недосуг этим заниматься, а теперь – очень даже досуг. Поэтому – прощайте. Даже не могу сказать, что встретимся в суде, потому что уверена – до суда не дойдет.
Арина встала. Походкой манекенщицы продефилировала к двери, позволяя шефу насладиться видом ее безупречных ног и небезупречных, но вполне симпатичных ягодиц, обтянутых белыми джинсами. И, прежде чем переступить порог, вдруг обернулась:
– А еще – сходите к доктору. Ваша печень скоро совсем перестанет вам служить. И перейдите с фуа-гра на лягушачьи лапки, в них меньше плохого холестерина.
Шеф покраснел так, что, если бы проблемной у него была не печень, а, скажем, сердце, инфаркт от ярости приключился бы прямо сейчас. И даже что-то заорал вслед строптивой бабе. Но баба уже не слышала.
Вечером Арина рассказывала Машке по телефону:
– Конечно, эта толстая сволочь блефовала. Такое ощущение, что мозг вообще потерял, забыл, с кем разговаривает. Конечно, никаких неустоек он с меня не возьмет. А договор я сама расторгну. Не хватало еще!
Мудрая и спокойная Машка – всегдашняя тихая пристань для темпераментной и взрывной Арины. Вот и сейчас она спросила:
– Ришечка, это ты так решила сама? Или Степа сказал? Или адвокат твой?
Арина хохотнула:
– Это мы втроем решили. Так что все. Бросай наш родной город и твой родной музей, приезжай шампанское пить. За мое избавление от рабства.
Вдруг голос ее погрустнел.
– И вообще приезжай. А то, знаешь… Мне одиноко. Подруг, кроме тебя, почти не осталось. Из чертова Масквола, если мистическую составляющую убрать, я ушла, потому что там друзья, даже виртуальные, тоже кончились. Что они пишут – читать невозможно. Вышла неделю назад, а там – столько ненависти, злости, страха, предательства, тупости, больного возбуждения, что кровь не то что из глаз, а изо всех пор просто. Мерзко, Маш. Хотя, если объективно, то мне круто повезло в том, что все самые близкие – рядом. И мою позицию разделяют. Но страшно, ты знаешь… Не смейся, но я стала бояться Масквола. Реально бояться. И опасаться тех, кто остается ему, так сказать, верен.