Лосята больно впились в соски, а огромный слепень укусил ее прямо за губу. Лосиха дернулась, тряхнула головой и сделала несколько резких шагов по тропинке. Лосята, слегка уставшие, немного отстали, но, увидев, что мамка готова уйти, побежали за ней, изредка спотыкаясь, оглядываясь вокруг большими черными глазами и настороженно прислушиваясь к каждому шороху или треску, как это делала их мама. Они подбежали к ней, быстро заняли свое место под животом остановившейся лосихи. А она смотрела вперед, за забор. Там, в свете прожекторов, в окне второго этажа она видела человека, молча смотревшего в ее сторону. Она понимала, что он ее не видит. Но его-то она узнала. Не раз ей приходилось видеть его в зеленой пятнистой форме на своих тропах. То с такими же, как и он, людьми, то одного. Не раз ей приходилось убегать, прячась от таких людей. Она знала, что люди с оружием опасны, они принесли смерть ее матери. Не раз она видела и слышала, что после прихода этих людей с собаками, звучали выстрелы, после которых в лесу были видны капли крови или растерзанные останки ее соседей по болоту – диких кабанов и косуль. Этот человек в окне приносил смерть в болото, приводя сюда своих соплеменников и собак. Но ее он почему-то никогда не трогал. Несколько раз, убегая и отбиваясь от назойливых собак, она видела его совсем близко и поэтому знала, что своим криком он отзывает собак, таких свирепых и злобных, и что с его стороны не появятся гром и дым, приносящие смерть.
Сейчас этот человек в непривычной черной одежде, как большинство людей там, за забором, стоял у окна и молча смотрел в лес, в ее сторону. Огонек вспыхивал в темноте у его лица и вместе с рукой опускался вниз. Она знала запах этого дыма, который люди носят с собой, она знала этого человека. Но она не понимала, что он делает там, за забором, где днем шум, крик, лай собак и громко кричит человеческим голосом неподвижная и, скорее всего, неживая труба на высоком столбе. Лосиха, постояв, прислушавшись к ночным звукам, всматриваясь в знакомую фигуру, изредка поводя большими чуткими ушами, дала возможность лосятам насытиться молоком, повернула в сторону и пошла вдоль канала, заросшего камышом, разделяющего болото и огороженную забором территорию. Встревоженно, чуть ли не из-под ног, взлетел и закричал селезень кряквы, гулко хлестнул хвостом по воде бобр, и только соловьи не умолкали, переливчато и витиевато наполняя весеннюю ночь мелодией живой природы, мелодией жизни.