Жаль, что я разучился улыбаться своему отцу. Может быть, тогда он освободил бы меня от этой повинности ходить каждый день на работу и редактировать эти идиотские статейки. А еще – предоставлять отчеты.
– Ну чего тебе, Вася? – недовольно сказал Артем, влив в голос как можно больше раздражения. – Вася. Вася. Уже и справиться не можешь без меня. И зачем тебя только здесь держат? Надо бы пожаловаться на тебя отцу, – глаза помощника испуганно округлились, маленький пиджачок сгорбился, морщинистый лоб тут же покрылся испариной. – Ну вот скажи мне. Как ты думаешь? Тут у нас статья про феминизм. Ты, вроде, как мой помощник, должен уметь писать. Но, что это. Взять одну хотя бы фразу: «невозможно и неправильно ставить в один ряд в злополучном реестре нездоровья пропаганду насилия и феминизм». Разве ты не слышишь, насколько она тяжеловесна? Пока прочтешь, весь мозг сломаешь. У нас лучший журнал в Петербурге, а ты тут такой бред пишешь.
– Но как… Как же мне?..
Губы коротышки задрожали.
– А это уже твои проблемы, – теперь Артем и вправду разозлился. – Мне все равно. Переписывай. У тебя все ночь впереди. Если мне не понравится, я тебя уволю. Уволю тебя к чертям собачьим!
Артем и не заметил, какая тишина установилась в этом просторном кабинете. Будто все остановилось. Резко и неожиданно. Движение машин на потусторонней улице остановилось, птицы будто бы испарились, пропали из поля зрения. Внутренность помещения представилась Артему застывшей. И только один-единственный, громкий и грубый отзвук его голоса продолжал греметь в напитанном усталостью воздухе.
– Работаем, работаем, – громко сказал Артём. – Мне нужны хорошие статьи, а не это… Завтра выпуск журнала, а еще ничего не готово!
Хороший журналист должен быть голодным. Или уставшим. Или голодным и уставшим. Кто уж теперь разберет: каким, на самом деле, должен быть хороший журналист.
Как уж там отец говорил? Теперь не упомнишь…
Великий человек! Так окрестили его местные новостные издания. Нисколько не купленные статьи. Полностью объективные, как и вся журналистика.
Правда, уже старый становится. Совсем уже старик. Забывает, где оставил записную книжку. Иногда и вовсе забывает, кто он такой. Зачем он здесь. Застынет так посреди совещания. И молчит. А его молчание – режет, режет слух…
Да. Голиаф уже не тот, что был раньше. Но все равно страшен. Все равно еще может одним росчерком пера уничтожить, раздавить, стереть человека с лица земли. Честно сказать, и сам Артем его тоже побаивался. Даже если сын, он все равно время от времени попадал в немилость. А уж тогда точно не отвертишься. Приходилось выслушивать все эти старческие бредни под долг, работу, про то, как раньше все было тяжело, как он с самого нуля создал всю эту вселенную имени Олега Фролова. Да его по всей России знают, что и говорить! Что правда, то правда.