Дрова в камине сгорели совсем недавно, вдоль раскаленных углей пробегали частые языки пламени. Свечи в витом медном канделябре оплыли всего наполовину. Узоры красного дерева, украшавшие кровать и балдахин, казались черными. Тяжелый полог был отдернут. Император Атуан лежал поверх простыней, такой же величественный в наготе, как и в парадном одеянии – монарх, почти равный богам. Рукоять кинжала в его груди смотрелась до того неуместно, что Кар не сразу понял, в чем дело.
Замерев, он смотрел, как отблески огня играют на рукояти. Медленно, как во сне, отвел взгляд, уставившись на темное пятно крови на простынях. Тонкая струйка сбежала на пол, образовав лужицу. Почти черная, она зловеще поблескивала.
Осознание нахлынуло с запахом крови и смерти, с ощущением падения в пропасть. Взгляд метнулся обратно, к рукояти в груди императора – и Кар узнал оружие.
Еще бы не узнать – редкий день проходил без воинских занятий. И всегда, в ученье и в дружеском поединке, в руках Кара были меч и кинжал, подаренные императором на десятилетие. Эриан получил такой же подарок – император Атуан не делал разницы между принцами. Настоящее мужское оружие, когда-то слишком тяжелое для мальчишек. За пять лет оно стало привычным, как часть руки, хоть Кару и не сравняться с успехами Эриана. В день праздника занятий не было, кинжал оставался в покоях Кара, там же, где меч, щит и легкий кованый панцирь. И вот…
Шум в передней заставил Кара вздрогнуть. Голоса и шаги приближались, и он метнулся обратно, в нишу, к потайной двери. Вставил ключ, но было поздно: двери спальни распахнулись. Несколько голосов дружно ахнули – и смолкли. Очень осторожно Кар повернул голову.
Глубокие тени скрывали его, да и смотреть было некому. Взгляды вошедших были прикованы к телу императора. Шестеро стражников в полном боевом облачении, заспанный Баргат в ночном халате, баронесса Тассия, и… стройная красавица в мятом платье. Светлые локоны растрепались, на лице – смесь страха с высокомерием. Племянница баронессы. Лаита.
Молчание тянулось громче любого крика. Наконец Лаита тихонько всхлипнула, и остальные пришли в себя, зашевелились. Баргат быстро подошел, склонился над телом. Укрыл его тяжелым одеялом. Затем, хоть в этом и не было нужды, взял руку императора – прощупать пульс. Все молча смотрели, как начальник стражи выпрямляется, враз постаревший, и тяжело произносит: