Покидая кухню через несколько минут, Кар уносил солидный кусок окорока и початый кувшин вина из тех, что не допили на пиру. Надломленный пшеничный хлеб поместился за пазухой, масляную лампу на длинной ручке пришлось повесить на запястье.
Уже подходя к лестнице, услышал негромкие голоса из-за двери одной из каморок. Задержав шаги, прислушался – непохоже на говор кухонной прислуги. Два голоса, мужской и женский, казались незнакомы, третий же…
Кар вздрогнул.
«Не может быть, я обознался», – сказал он себе.
Пожав плечами, хотел идти дальше, но третий голос зазвучал снова, и Кар замер. Ему не почудилось! Но что делать Верховному жрецу во дворце ночью? В жалкой комнатушке у лестницы, где спят иногда слуги и собаки? Но голос, непререкаемо-властный голос, привыкший вещать именем бога, не узнать невозможно.
Вино, мясо и хлеб остались на полу вместе с лампой. Тихонько ступая – мягкие придворные туфли как нарочно придумали, чтобы подслушивать, – Кар приблизился и заглянул в щель.
Комнатка, пять на восемь шагов, была пуста, если не считать двух грубых деревянных скамей. На стене чадила лампа. Под ней лицом к двери сидела пышнотелая дама. Кар узнал ее. Родственница старого Виржона, герцога Лассаля, области на севере Империи, баронесса Тассия, была фрейлиной императрицы Далии. После смерти государыни баронесса осталась при дворе, где пользовалась заслуженной славой главной сводницы, а при случае и свахи.
Баронесса подняла голову, и Кар невольно отпрянул. Произнесла:
– Чем вы недовольны, ваша святость? Яд действует медленно, как вы и хотели.
Кар снова прижался к щели. Мужчина, сидевший напротив – Кар видел только его спину в расшитом серебром темно-синем плаще да широкие поля шляпы – при словах баронессы поднял голову и посмотрел на третьего, кто быстрыми шагами расхаживал от стены к стене. Кар тоже посмотрел – да так и не смог отвести глаз.
С первых дней жизни, прежде чем запомнил свое имя, он приучился видеть в Верховном жреце врага.
Немолодой – лет шестидесяти или около, благородной осанки, белокожий, как все законные жители Империи, Верховный жрец всегда был полон спокойного величия. Тем более странно видеть его нервно вышагивающим по комнате, кусающим от волнения губы. Так же странно вместо жреческих алых одежд видеть на нем простой черный плащ с капюшоном. Сейчас капюшон был откинут, открывая благородные седины жреца.