Как и говорил хозяин дома, все ящики комода были выдвинуты и вещи были перевёрнуты.
Комод был старый, наверное, принадлежал ещё отцу Герхарда. Пёс достал светло-жёлтую шкатулку и открыл её. Внутри, конечно же, было пусто.
Я подошёл к окну и выглянул наружу.
Забраться на второй этаж домика Герхарда не представляло большой сложности для ловкого зверя, стены были очень густо обвиты плющом, по его стеблям можно было подняться на нужную высоту и проникнуть внутрь.
Я принялся изучать место около подоконника, и вот что я обнаружил: на полу лежал клочок волос.
– Шерсть… – задумчиво произнёс я. – Серые волоски… Скорее всего, они принадлежат кошке.
Бертрам спорхнул со стола и приблизился ко мне.
– Точно, кошачьи.
– Кот серый, с полосками, – продолжал я. – Возможно, эта шерсть принадлежит не грабителю, а кому-нибудь другому.
– Надо спросить об этом хозяина, – предложил во́рон.
Мы повернулись к Герхарду.
– Скажите, в доме кошки живут?
Герхард замотал головой:
– Нет…
– В гости кто-нибудь приходил?
– Н-нет…
– Поблизости кошки живут?
– Ну, – Герхард задумался, – совсем близко нет. А почему вы спрашиваете?
– Просто шерсть могла попасть сюда с порывом ветра. Кошки линяют, счёсывают шерсть, она разлетается по сторонам, ветер несёт клочки шерсти по воздуху, и они залетают в ваш дом.
– Вполне могло так быть, – согласился хозяин дома.
Бертрам покачал своей чёрной головой:
– Последние три дня ветра не было. Тишь.
– Значит, это шерсть грабителя, – подытожил я. – Один из злодеев залез сюда, а другой ждал снаружи.
– А на подоконнике есть царапины? – спросил Бертрам. –
Если забираться в дом с улицы, то можно задеть подоконник когтями.
– Сейчас посмотрю, – отозвался я.
Я проверил каждый сантиметр подоконника.
– Есть? – спросил во́рон.
Я покачал головой.
– Чисто. Но шерсть надо забрать с собой.
Закончив осмотр, мы отправились домой. По пути я сказал Бертраму:
– Герхард со своим собачьим нюхом мог сам найти похитителей, просто пойти по следу.
– Ты видел шарф на его морде? У него же насморк, о каком нюхе может идти речь?
– Ты на самом деле думаешь, что он простужен? – спросил я.
Бертрам не ответил. Но задумался. И полетел дальше.