Пронзительный женский крик, как труба апокалипсиса, возвестил всему дому о неприятной находке, началась суматоха – в дело незамедлительно пошли различные подручные средства, от башмака до метлы. С тараканьим семейством было покончено с поразительной скоростью, сравнимой с ударом молнии. Более того – было покончено не только с живыми особями, но и со всеми следами их пребывания, всей географией и промышленностью. «Terra taracanea» превратилась в «Terra nova», еще одну вычищенную и выхолощенную планету, как и множество других поверхностей, которых коснулась уборка. Покончив с этим делом и постаравшись побыстрее забыть сей досадный инцидент, хозяева быстро переключились на другие вопросы, и, конечно, более никогда не вспоминали о тараканьем семействе.
Вот и все, что приключилось в незаметном углу обычной кухни, на задворках небольшой планеты, расположенной в маленькой такой системе, на периферии одной скромной галактики, среди мириадов почти таких же, и еще бóльших размеров систем, планет, звезд и галактик, где миры и метлы соответствующих размеров вращаются постоянно, терпеливо дожидаясь своей неизбежной встречи.
Город
История легко и небрежно тасует года и столетия как колоду карт, сменяя одну эпоху другой, во мгновение ока стирая целые цивилизации и взамен создавая новые. Она творит, и она же уничтожает, словно придирчивый к своим произведениям художник, бесконечно, раз за разом пытающийся создать совершенство, и вечно недовольный тем, что получилось.
Из ничего, из ниоткуда возникают города, государства, народы, предания, открытия, войны, и в никуда же уходят, замыкая бесконечный круг, в которым мы – не более, чем утекающий сквозь пальцы песок.
Лишь слово остается о том, что было, выбитое ли на камне или переданное из уст в уста. Изменчивое слово, всегда искажающее смысл сказанного, притягивающее и несущее в себе частичку каждого, кто молвил его, прошептал или спел, и отправил дальше, сквозь года и века.
…Между Западом и Востоком, занесенный пылью веков, среди пожелтевших страниц летописей и сказаний, стоял город. И был тот город загадочнее Эльдорадо, таинственнее Атлантиды, неприступнее Трои. Ох, сколько же толков и пересудов вызывало само его упоминание. Одни до исступления, до сжатых кулаков, топанья ногами и охрипшего крика напрочь отрицали его существование, называя самые мысли о нем ересью и призывая на инакомыслящих все кары небесные. Другие, напротив, восхищались им и превозносили, твердили наперебой о его великолепии, и отчаянно мечтали увидеть, хоть одним глазком, хотя бы даже и во сне. Были те, кто рисовал его в строгом готическом стиле, своими бесчисленными башенками, колокольнями, флагштоками и резными коньками крыш тянущимся к небу. Были и те, что придавали ему очарование Альгамбры, с ее обтекаемыми куполами, изящными балконами, позолоченными остриями минаретов, формой своей напоминавшими луковицы или застывшие капли дождя. Для кого-то он был воздушным королевством, плывущим по волнам эфира, скрывающим в своих стенах прекрасных принцев и рыцарей, для кого-то затерянным в песках пристанищем суровых воинов и кровожадных царей, для третьих же – неким вожделенным островом свободы мысли и воли человеческой, бескрайней мастерской под открытым небом для истинных кудесников, гениев творчества, создающих шедевры, намного опережающие свое время. Лишь немногим удавалось услышать о нем из первых уст. Лишь редкие провидцы и прорицатели могли увидеть его в своих грезах и поведать о том, вразнобой и невпопад, своим ученикам и бродячим поэтам. И только единицы находили дорогу туда, где успокаивались страждущие души, находили умиротворение отчаявшиеся сердца, где разгоряченные умы получали ответы на волнующие их вопросы, самые неожиданные, самые дерзкие.