Мы, прокладывая первую колею на нетронутом лугу, повернулись с телегой за ним.
Хотя гора была уже очень близко, однако эти места ещё не были её подножием. Для того чтобы выйти к подножию, надо подняться на довольно высокую, но полого поднимающуюся, поросшую густым кустарником прибрежную возвышенность.
Расстилающаяся под этой возвышенностью равнина не была никогда не ведавшим плуга первозданным лугом, как на краю дороги, – это была тучная земля, когда-то вспаханная и засеянная, но превратившаяся в целину, поскольку к ней уже много лет не прикасался плуг.
Отец с Алтынхужой-агай отмерили шагами от края кустарника, покрывавшего прибрежную возвышенность, казённый осьминник[29] земли и вбили по углам колышки.
– Всё, – сказал наш дус, – пользуйтесь на здоровье…
Дня три или четыре провели мы с отцом на этом участке земли. Обычно, когда поднимают такую целину, в плуг впрягают четвёрку лошадей. А у нас – две. Переплетённая корнями травы и ставшая похожей на толстый войлок земля не хочет поддаваться, режется с огромным трудом, не рассыпается под лемехом, как обычная полевая земля, а только переворачивается сплошной лентой дерна, чёрной стороной вверх. Работаем, давая лошадям отдохнуть через каждые два-три круга. Отец, по-видимому, стосковался по полевым работам, нисколько не торопится, словно не может досыта насладиться этим чистым воздухом, прекрасной природой Агидели, работает, часто прерываясь на отдых, радуясь, благодаря Бога за эти счастливые дни.
И действительно, здешней красотой невозможно было налюбоваться. Кустарник, сплошь покрывший прибрежную возвышенность, украшают бело-розовые цветы жимолости. Цветы черёмухи уже опали, тем не менее, в тенистых местах много ещё томно свисающих белых кистей. До сих пор стоят у меня перед глазами ослепительной красоты бело-розовые цветы таволги. А какой там аромат! Да ещё пение птиц!.. Дома я никогда в жизни не просыпался так рано. А здесь! В сооружённом возле арбы зелёном шалашике! И рассвести как следует ещё не успело, а я уже проснулся. Тысячи разных птиц старательно поют, состязаясь друг с другом. Каждая поёт, как умеет, кричит, как хочет. Но ни одна из них не лишняя. Ни голос дергача, не похожий ни на какое пение, ни крик кукушки не мешают слушать нежные соловьиные трели, размягчающие душу, даже, напротив, кажется, что без них и пение соловья не было бы таким мелодичным…