Он замолчал, судя по всему, о чем-то глубоко задумавшись, и Хоакина терпеливо ждала, когда он продолжит.
– Что вы хотите от доньи Аны?
– Я надеялась на консультацию, ― прямо сказала Хоакина. ― И не хотела обращаться к синекожим. А донья Ана, говорят, много знает о вуду.
На лице отца Абеля снова появилась грустная усмешка.
– Не исключено. Хотя даже мне не известно, что она знает. После заключения Договора я не видел ее на исповеди, а это без малого пять лет.
Хоакине захотелось спросить, что же это за договор такой, однако она сдержалась.
– Люди часто в отчаянии и горе совершают вещи, за которые потом приходится дорого платить.
– Я буду осторожна, отец, ― сказала Хоакина, не поняв, относилась ли последняя фраза священника к ней или к донье Ане. ― Но у меня нет выбора. Это может быть связано с последними убийствами, случившимися в наших краях. И если я возможный свидетель, мне все равно не дадут покоя.
Вот теперь отец Абель все-таки присвистнул.
– Убийства? Вы не о сеньоре Марсело де ла Серда говорите, сеньора?
– И о нем тоже. А недавно убили брата моей подруги, Антонио Санчеса. И я не желаю быть следующей, отец.
Хоакина прямо взглянула в глаза священника и почувствовала, что ей стало легче. Наконец-то она высказала слух то, что на самом деле тревожило ее. Ну, кроме опасений дальнейшей жизни с Фернандо.
– Хорошо, я скажу вам, где живет донья Ана, сеньора, ― со вздохом поднялся с кресла отец Абель. ― Но будьте крайне осторожны. И обратитесь все-таки в полицию.
От подошел к столу, нашел там лист бумаги, долго искал перо и чернильницу, обнаружил их под завалами папок, быстро накарябал что-то и протянул бумагу Хоакине.
– Вы застанете ее дома. Она не выходит.
– Спасибо, отец, ― поблагодарила Хоакина, тоже поднимаясь. ― Простите, что побеспокоила.
Она двинулась к двери, но спохватилась и повернулась.
– Благословите меня?
– Конечно. Вам это пригодится.
Отец Абель вышел из-за стола, подошел к присевшей Хоакине и широко осенил ее крестным знамением.
– Благословляю, дочь моя. Да не коснется тебя зло.
Хоакина хотела подняться да так и застыла, к своему стыду, с открытым ртом. Ее охватило чувство всепоглощающего счастья и спокойствия. Будто разом исчезли все проблемы и осталась только радость. Хотелось рассмеяться, запеть или даже станцевать и воспарить в небеса. Но Хоакина могла только восторженно и бестолково моргать.