– А когда Ваш отец планирует возвращаться домой? – теперь этот вопрос прозвучал от начальника Угро, куда мы зашли со следователем.
– Я правда не знаю. Они не планировали точную дату. Сказали, позвонят, когда билеты будут на руках.
На столе у начальника лежала внушительных размеров папка, сверху которой было фото, распечатанное на листе А4. Своего отца на нем я узнала сразу, хотя фото лежало вверх тормашками. Его нельзя не узнать. Военная выправка, идеально отглаженная форма. Даже камуфляжный костюм у него всегда был безупречен, и брюки со стрелками. Так строг и требователен он был только по отношению к себе. Нас, своих девочек, он всегда холил, лелеял и баловал. Возвращаясь домой, он обязательно дарил маме шикарный букет, и нас с сестренкой не забывал, привозя шоколадки «от зайчика».
Поймав мой взгляд, подполковник, как я поняла, судя по двум большим звездочкам на погонах, резко убрал фото в папку. Кстати, как я узнала позже, в этой толстенной папке были собраны только за этот день показания соседей, жителей нашего дома, и даже двора, и не знаю кого еще.
– Марина Евгеньевна, а кто вы по национальности? – сверяя фото из моего паспорта со мной реальной, и находя мало схожестей, спросил он.
Наверное, моя улыбка была больше похожа на гримасу, но впервые за день мне стало равнодушно спокойно. В горле пересохло, и он, налив и подав мне стакан воды, погладил по плечу. Плакать я больше не могла.
– По паспорту или по факту?
– По паспорту, я вижу, что русская. У тебя, наверное, мама татарка?
Отличительными признаками, говорящими о том, что во мне намешаны славянские и азиатские корни, можно назвать не только карие глаза с лисьим разрезом, нос картошкой и светло русые волосы, но и то, что наряду с открытостью и веселостью души, во мне неизменно не дремлет восточная покорность, уважение к мужчинам и старшим. Эти настройки и в моих детях присутствуют по умолчанию.
Сейчас мне вовсе не хотелось не только шутить по этому поводу или что-то объяснять, мне резко захотелось спать. Будто выдернули шнур из розетки. Наверное, в тот момент я снова отключилась, уже второй раз за день.
И после, уже не понимая, что время течет в совершенном ином своем темпе и ритме, очухалась только глубоко за полночь, когда «крыша просто съезжала» от всех событий, и чувства или их полное атрофирование, превратило тело в непослушный мешок. Лицо, распухшее от слез, герпес, моментально обметавший губы. Дикое состояние беспомощности наряду с опустошением и надломленностью. Я просто перестала чувствовать себя прежней. Да что там прежней, просто перестала чувствовать…злость, гнев, волнение за детей, оставшихся с родственницей. Все переплелось в какую – то нелепую, но липкую паутину, из которой выбраться не было ни сил, ни возможности.