Отдав сыну отжатый пододеяльник, Тамара тяжело разогнула спину и вдруг застыла, глядя на горизонт за рекой. Там над мирно пасущимся стадом коров тесно сгрудились круглобокие ленивые облака.
– Смотри-ка, тащит!
– Может, раздует? – щурясь, ответил сын.
– Дождя нам только не хватало. Развесь! – Тамара кивнула на таз с чистым бельём. – Фёдора не пора будить?
– Восстань, пророк, и виждь, и внемли, – продекламировал Сёма с усмешкой протянув руку в сторону дома. – Он сам, сказал, встанет. Ему сегодня снова в ночь.
– Тогда проверь, где Катька. В доме пусть не шастает, разбудит.
– Ага, если только она: «Забилай меня скалей, увози за сто молей…»
Тамара, взявшаяся за полотенца, рассмеялась. И правда старший сын отличался крепким сном. Но стоило кому-то даже тихо включить ненавистную с детства музыкальную группу или затянуть её песню, как Фёдор тут же вскакивал с постели и учинял расправу.
Развесив чистые вещи на верёвке, Сёма пошёл на задний двор в летний домик Катюшки. Она играла в старой худой лодке в тени изгороди, на которой висел старый пыльный палас.
– Что делаешь? – спросил брат.
– Тузика колмлю, – ответила Катюшка, накладывая в золотистую тарелочку песок.
– А чего крыжовник не собираешь?
– Я уже обколючилась.
– Пойдём поедим? – улыбаясь, предложил Сёма. – Времени уже много.
– Не хочу!
– Ну мне скучно одному. Посиди хотя бы со мной?
– Ладно, – цокнув, закатила глаза сестрёнка и добавила: – Раз ты такой обжолчивый.
Предупредив шёпотом мать, что накормит Катюшку и вернётся, Сёма завёл сестру в дом. Внутри было необыкновенно тихо, только стрекотали настенные часы в коридоре и мурлыкал холодильник на кухне.
Усадив сестрёнку за стол у окна, Сёма смёл крошки с потерявшей рисунок, местами изрезанной клеёнки. Пока Катюшка отвлеклась на цветущую герань, он налил в две кружки смородиновый чай и поставил на стол тарелку с большой запотевшей горкой оладий.
– Не сладкий, – пожаловалась девочка на пустой чай.
– Сейчас, – Сёма принялся искать сахар.
Но вместо него в нижнем отделе рыжевато-коричневого буфета он нашёл чекушку. Бутылку нарочно спрятали за мукой и макаронами, поэтому он не сразу её увидел. В груди у Сёмы вдруг проснулось и зашевелилось что-то холодное и склизкое.
– Тащи валенье! Каалсон сказал.
– Варенья нет, – отрезал Сёма и захлопнул шкаф. – Ешь так.