Так же нигилистически высказывается о настоящем дореволюционной России и Распутин в разговоре с графом Саломатиным. Сам граф был, как не без сарказма сообщает автор, «не только очень образованный, но даже почти ученый человек». Его взгляд на судьбы своего Отечества не мог не напомнить Томасу Манну его собственную теорию «азиатизма», ибо, по мнению Саломатина, «основное несчастие России в том, что, дочь азиатского Хаоса и Анархии, она не имеет, как другие европейские государства, под собой прочного фундамента греко-римской культуры». В ее будущее граф не верил
[22].
Объективно «Солнце мертвых» ставило под вопрос ту идеологическую конструкцию, над которой Томас Манн неустанно трудился с 1918–1919 годов. В книге Шмелева содержалась принципиально важная мысль: «устремленная в будущее» идея была ложной, а дореволюционная – Томас Манн называл ее «бюргерской» или буржуазной – форма жизни была нормальной и естественной. Шмелев показал, что мода на идею социализма, которой с восторгом следовали многие «буржуазные» интеллектуалы, безнравственна перед лицом массового революционного террора. В этом вопросе Томас Манн, взявший курс на исторический оптимизм и устремленность в будущее, не мог не почувствовать себя задетым. В «Парижском отчете», заочно полемизируя со Шмелевым, он вступился за «идею». Несмотря на всю пролитую кровь, «идея», по мнению Манна, на стороне Советов, а не одряхлевшего Запада. Буржуазная форма жизни и буржуазный интеллектуализм не являются более устремленными в будущее. В пылу полемики он искажал мотивы Шмелева, приписывая ему точку зрения «буржуазии», и выдвигал аргументы против положений, которых в «Солнце мертвых» не было вовсе[23].
Роман Наживина «Распутин», напротив, объективно подтверждал штампы и мифы, на которых основывался манновский образ России. Он поддерживал иллюзию, что террор и насилие были лишь неким «русско-азиатским» явлением, и таким образом реабилитировал саму по себе «идею», столь дорогую Томасу Манну. В романе Наживина выразилась и другая близкая Томасу Манну мысль: буржуазная (в широком смысле) форма жизни окончательно изжила себя еще до революции. Эти обстоятельства позволяют предположить, что комплименты роману Наживина не были дежурной любезностью со стороны Томаса Манна. Наживин и Шмелев по-разному видели сочетание революционной идеи и ее воплощения в советской действительности. Томасу Манну взгляд Наживина был, безусловно, ближе и понятнее.