Он втянул носом ветер, наполненный морскими брызгами, осмотрелся по сторонам, тщетно пытаясь разглядеть корабли неприятеля, и добавил:
– Поднимайте паруса, если никто больше не мешает нам плыть. Мы идем дальше.
Пока солдаты сбрасывали за борт мертвых греков, для которых страшнее такой смерти было не придумать[1], моряки укрепили мачты и подняли паруса. Ветер надул их мгновенно, и «Узунлар», словно «Летучий голландец», вновь понесся вперед сквозь мрак, навстречу судьбе. Первое время Ларин с настороженностью вслушивался в рев ветра, боясь услышать звук очередного тарана, который мог остановить их навсегда. Но шли минуты, бешено колотилось сердце адмирала, а ничего больше не происходило. Ничто не мешало кораблю скифов продвигаться вперед.
– Похоже, прорвались, – осторожно заметил Ларин вслух, когда прошло полчаса такого плавания, – узнать бы, где остальные наши корабли.
Темир, стоявший поблизости, с рукой на перевязи, едва расслышал своего адмирала. Ветер уже просто ревел, пригибая корабль к волнам и грозился вот-вот потопить неразумных корабелов, до сих пор не снявших паруса. Капитан еще раз напомнил об этом Ларину.
– Подожди еще немного, – проговорил не слишком уверенно Ларин, едва устоявший на ногах после налетевшей волны, что смыла за борт сразу пятерых морпехов, – надо удалиться от афинян насколько возможно, чтобы они потеряли нас.
Адмирал вытер лицо рукой, ощутив на губах морскую соль.
– Если боги пощадят нас этой ночью, очень глупо будет наутро опять оказаться посреди афинских триер.
Они неслись сквозь ночь и вой ветра еще столько же времени, и лишь тогда Ларин разрешил убрать паруса. По его представлениям, скифы должны были оторваться от преследователей на значительное расстояние, если их вообще сейчас кто-нибудь преследовал. Пока убирали паруса, за борт смыло еще несколько человек.
– Ну, все, – заявил адмирал, последним скрываясь под палубой, где уже давно спрятались все остальные, накрепко задраив весельные порты, – теперь все зависит от воли богов.
Под струйками непрерывно лившейся ему на голову соленой воды он спустился вниз по скрипучей лестнице и затем по неистово качавшейся палубе добрался до своего узкого кубрика. Там он повалился на жесткую лежанку, положившись на судьбу. За этот день он так устал, что даже смертельная опасность не помешала ему вскоре забыться сном.