– Не юродничай, Мухин! – бросила сердитый взгляд на шутника учительница, – Посерьезнее, ребята. Это наши гости, а цветков должно быть нечетное количество.
– Ого, сколько орденов! – воскликнул Стриж, глядя на входящего в актовый зал бывшего разведчика.
Нина Юрьевна с чувством проговорила:
– Эта наша живая история, ребята! Вот, для этого и необходимы такие встречи, чтобы вы знали и помнили.
– А у меня тоже дед на войне был! – сказал кто-то.
Учительница вздохнула.
– Все, начинаем.… Включайте «Смуглянку»!
Встреча проходила в теплой, почти домашней обстановке. Обычные бабушки и дедушки, если не считать многочисленных наград на их груди, добродушно беседовали с молодым поколением, почти также как со своими внуками и внучками за чашкой чая на кухне.
– Ариночка…, – легонько толкнула учитель девочку.
Арина, худенькая, светловолосая, с жиденькой косой, поправила очки. Было заметно, как она волнуется. Выступающая кашлянула в кулак.
– Просим, Няня! – донеслась чья-то одинокая негромкая реплика.
– … У нас у каждого в классе есть кличка, – наконец, начал не в тему школьница.
Нина Юрьевна удивленно посмотрела на нее.
– У меня – Няня…, – по залу прокатился смешок.
– А, меня, друзья, Ежиком называли, деточка! – подбодрил девчонку ветеран. Металл ярко заблестел на его кителе под светом электрических ламп, – Потому, что я сопел во сне…
Смех усилился. Пожилые гости начали переговариваться, вспоминая свои истории. Когда народ успокоился, Арина продолжила:
– А связано это с моим именем. Меня зовут Ариной…
– Родионовной! – весело выкрикнули снова.
– Нет, – жестко оборвала девчонка, – Павловной. Я хочу сказать, – и ее маленькое существо преобразилось, голос стал уверенным и четким, – Что горжусь своим именем. Невзирая, ни на какие прозвища, потому, что назвали меня так, в честь моей бабашки – Арины Васильевной Лякишевой – боевой летчицы, героя Советского Союза, сбившей сорок немецких самолетов, и погибшей за нашу Родину, за меня… еще не родившеюся… под Калининградом….
Наступило пронзительное молчание. Учительница, подавив ком в горле, смахнула выбежавшую наружу слезу.
– Молодец, Лякишева…
– Эта ее фотография, – дрожащими пальцами показала девочка залу, пожелтевшую от времени карточку, – Только одна и сохранилась…
Квадратик старой картонной фотобумаги, с блеклым, едва различимым изображением, сам по себе ни о чем не говорил. С задних рядов, вообще, был виден лишь маленьких клочок бумаги, но ощущение соприкосновения с чем-то великим, значимым, а именно с историей, даже не семьи Лякишевых, а всего советского народа, народа-победителя, потрясал присутствующих школьников и взрослых, осыпая мурашками по коже.