– Солнце и вправду высоко, – рыжая села на землю и спиной оперлась на ворота. – Но век оно в небе стоять не будет. Надо определиться. Потому что когда наступят сумерки…
Стало не по себе.
Вспомнился вдруг опять туман. И вой, и…
– Я попробую, – Мудрослава опустилась на колени, потом и вовсе села. Закрыла глаза. Прижала пальчики к вискам. – Но ничего не обещаю, потому что…
Договорить она не договорила, покачнулась, оседая на бок, и была подхвачена рыжей.
– Получилось? – спросила та у Брунгильды и почему-то шепотом.
– Не знаю, – также шепотом ответила Брунгильда, и все разом уставились на бледное лицо виросской принцессы. Летиция подползла поближе и прижала пальцы к шее.
– Живая…
– И так видно, – Теттенике отстранилась. – Вон, глаза ходят.
– Как и в тот раз…
– А на лице у неё… – это уже Ариция и руку протянула, но трогать не стала. А ведь и вправду, будто узор проступает. Тонкие ниточки, то ли вьюнок пополз, раскидывая хрупкие листочки, то ли кто, невидимый, рисовать взялся. Узор сложный, завораживает. Вот и цветы распустились, и…
Мудрослава распахнула глаза. Зрачки её расплылись, сделавшись черными, а из горла донеслось рычание. И оскалилась она совершенно по-собачьему.
– Ты того, – строго сказала ей сестрица. – Только не кусайся.
А потом добавила.
– Она с детства кусучею была! Вот честное слово! Помнится, одного разу так угрызла, что шрам остался.
– Сам… сама виновата, – просипела Мудрослава, вцепившись в руку рыжей. – Нечего было пряник отбирать.
– А ты дразнилась!
– А ты…
– Может, хватит? – Теттенике подобралась ближе и, уставившись жадно, спросила. – Что ты видела?
– Дракона, – Мудрослава все-таки села и потерла глаза. – Пить…
Воды не было.
Еды тоже. И солнце… права рыжая, оно-то высоко, но тут такое, моргнуть не успеешь, как покатится к земле. А там и сумерки лягут. С ними же выползут на свет божий твари всякие, которые до того прятались.
– Плохо… – Летиция взяла виросску за руки. – Я кое-что умею, но так… это еще когда меня целительству обучать пытались. Вот… и воду надо искать. Без неё долго не протянем. На такой-то жаре.
И только тогда Брунгильда поняла, что и вправду жарко.
Так жарко, что лезвие секиры нагрелось.
– Там… есть озерцо… или пруд старый. Грязный. Не знаю, насколько можно пить, – Мудрослава облизала пересохшие губы. – Он придет… не сейчас… сейчас далеко она. Но придет. Я позвала. И еще она помнила. Бывала здесь. Оказывается, я и памятью её воспользоваться могу. Не всей. И странно это, если с высоты. Все иначе.